Собственно, подытоживая причины, по которым я люблю Сэма, даже не за его красивые губы и голос (хотя как же без этого), надо отметить его не только его врожденный класс и личное обаяние, но и такие черты, как бунтарство и неистовое безрассудство, которые интересно смотрятся на фоне его сухой учености и профитной сдержанности. О прочих чертах пока не будем, ибо они не выглядят столь увлекательно-пассионарно. Сэм — это персонаж, который боится смотреть в бездну, ибо тогда бездна посмотрит на него. Вместо этого он предпочтет решительно в нее шагнуть, и будь что будет. Сэм — это лед, который горит на наших глазах. Громкий омут, в котором водятся... да чего там только не водится...
читать дальше о многострадальном СэмеВсе вокруг говорило и шептало ему о том, что он достоин лучшего, что он может сделать карьеру с его обходительностью, способностями (не только демоническими), интеллектуальным уровнем и магнетической привлекательностью. Все давали ему квоты доверия и советов... Много советов. И тем больнее Сэму в 5 сезоне разочароваться в себе, ибо его потенциал оказался не пригоден на деле. Что он банально оказался слаб и легко управляем из-за тщеславия и пагубной жажды власти. Его пацифизм оказался воинственным, а спасение мира — гуманистической проформой.
И это не его вина, что он ртуть, текучий металл с ядовитым привкусом, а не старое доброе несгибаемое железо, как Дин. Сэму так страшно узнать себя чуть ближе, и проще навесить на себя ярлык фрика, чем разобраться в своих светлых и темных сторонах. Сэм боится больших разочарований, и поэтому просто объявляет себя пропащим, не вникая в подробности своего истинного курса акций.
Но его черные черты, которые при случае приводят ему враги и цвет которых Сэм потом спешит передать Дину, не являются его внутренним Апокалипсисом. И эгоизм, и гнев, и болезненные амбиции, и трусость — все это встречается повсеместно, и ничего. Сэму всегда хочется быть лучше, безупречным, мастером своего дела, хочется свой заслуженный кусок сахару, несмотря на все свои эмоциональные бури по поводу самостоятельности. Но страсти затмевают профессионализм, и мозговой штурм становится мускульным. Чистых рук и холодной головы не получается.
Сложное испытание предстоит Сэму — принять себя не темной лошадкой, на которую ставят знающие, а всеобщим фаворитом, который не добежал. Принять таким, каким он есть, со всеми недостатками, не пытаясь их ни увеличить, ни преуменьшить. И вряд ли ему это удастся при всей его внешней проницательности. Рациональный Сэм всегда выстраивает схемы, по которым почему-то мало что можно построить.
Все чаще я хочу услышать самого Сэма. Не то, что о нем говорят существа Тьмы, в пересказе Дину. Не самого Дина, который устало любит брата что бы ни было. Я хочу услышать Сэма, но Сэм молчит, ибо ему нечего пока сказать своего. Он чувствует и сожаление, и вину, понемногу настигающие его, но не в тех количествах, которые адекватны провалу миссии предотвратить Апокалипсис. Он излагает факты своей послужной биографии, находясь в легкой депрессии. Но однажды он должен понять, что есть вещи, которые ему не по плечу. И спасение мира, пожалуй, такая вещь. И лучшее, что может сделать Сэм — это быть музой Дина. Не взваливать на него и себя впридачу, а просто быть рядом, несмотря на то, как паршиво и несостоятельно он себя при этом чувствует. Заслужил. Делать, что может — говорить "нет" Люциферу и охотиться с братом.
Искупление, которое так желает Сэм, это не некая глобальная акция, как ему представляется. Это просто работа день за днем, и день за днем угроза новой ошибки. Никто не говорит, что это легко. Трудно просчитать все, все возможности и последствия, но бывают ситуации, когда этого и не надо делать — достаточно лишь ориентироваться на инстинкты и базисы совести. Но Сэм предпочитает просчитывать, ибо слишком у него гибкая моральная парадигма, и результаты соответствующие.
Сэм не смиряется по определению. Он уходит в Стэнфорд, находит целителя, читает "Фауста", пьет демоническую кровь, чтобы всех победить. Что бы не говорил ему Дин, нет уверенности, что Сэм примет это в свою плавающую систему координат. Но сейчас ему нужно именно смирение. Смириться с самим собою. С тем, что он проиграл все, что мог, все, что ему доверили, но не проиграл пока себя. И Дина. И поставить наконец не на себя, не на заезжего демона или там ангела, а на своего сумасшедшего брата. На красное.
Я маньячка. В третий раз посмотрела серию 5.11, уже в переводе Лоста. На этот раз она так быстро пролетела, может, потому, что я начало со Сьюзан прокрутила, но некоторые моменты я в свое удовольствие отматывала назад и смотрела снова: сеанс у доктора Фуллера, Сэм там гений чистой красоты, я схожу с ума от этого тихого буйства в нем, бипа я уже а так пересмотрела, как печально Дин взирал на веселенького брата, и финальный диалог.
Сэм мерзавец. Он заставляет себя любить, и я хотела бы знать, как ему удается этот кунштюк. Не потому же, что он высокий и вообще больше, хотя и это тоже.)) Когда-то я сказала о младшем Винчестере: порочная невинность. Вот в этом все дело. Он располагает к себе какой-то дьявольски мягкой харизмой. И красив же как дьявол.))
Ему веришь, когда он говорит, потому он сам верит в то, во что говорит. Он всегда просит так, что отказать невозможно. Так, будто для него нет ничего важнее второго шанса или шанса поорудовать электропилой.)) Когда Сэм пытается лгать, его лицо мгновенно становится жестким. Таким, как когда он говорит: "Я понял, что монстров нет" или "Я с тобой". Это "Я с тобой" дается ему с усилием, Дин, как и в 5.08, вынужден в каком-то смысле дать ему тычок, чтобы Сэм сказал: "Доктор" или "Я с тобой". Потому, что он считает эту игру глупой, но вынужден в нее играть. Сэмом невозможно не проникнуться, потому что... Потому что.
Его заблуждения — это его искренность. Его пыл неподдельный, и сомнения грустны. У него тонкие пальцы и ноутбук, и он старается что-то делать миру, от чего мир почему-то страдает. И Дин почему-то страдает тоже. Сэм такой умный, внимательный, и он умеет смотреть, пусть даже не слушать. А сколько в мире людей, которые умеют правильно смотреть? Ноль целых один процент. Не факт, что Сэм видит, но он смотрит этим своим взглядом разделения, и все, пиши пропало. Хотя на самом деле ничего — ни боль, ни вина — так и не делятся пополам. Чудо свежести и незапечатленности — вот что такое Сэм, и я люблю Сэма как настоящую иллюзию.
Разучилась смотреть ситкомы. Этот смех, проданный смех, действует мне на нервы. Нужно залпом посмотреть несколько серий, чтобы к нему привыкнуть. Итак, "Теория большого взрыва". Все это уже было для меня в "Компьютерщиках" — два гениальных чудака, живущих вместе, и симпатичная девушка без особых признаков мозгов. Еще недавно мне нравились клетчатые брюки. После того, как я увидела их на Шелдоне (или не Шелдоне) с его никакущим выражением лица и фигуры, я в жизни не надену клетчатые брюки. Seriously. За пару серий освежила парадигму своего научного лексикона, где-то посмеялась, но больше 4 выпусков не выдержала. Это когда начинаешь смотреть — "не мое", потом чуть втягиваешься со скрипом, а дальше устаешь и решаешь, что тебе это вообще не надо.
Никогда не пишу о событиях сразу. Они должны выспаться во мне хорошенько. Побродить из комнаты в комнату. Выглянуть рассеянно в окно. Я реагирую на события, как удав. Долго их перевариваю. Зато потом они весьма сыто излагаются.
Поэтому, даже если со мной случится что-то невероятное, то я не приду домой и не сяду писать о том, как купила книгу "Беглецы и бродяги" неуемного Чака Паланика, в оранжевой обложке. Я могу поведать об этом лишь через месяц-полтора, вот сегодня, например. Отличная книга, как всегда шокирующая, и как не всегда, посвящена Сиэттлу. Для съемок клипа одной группы использовали куски мяса. Их пудрили, чтобы красиво лежали в кадре, и разбрасывали по всей площадке. Топтали ненароком, разумеется. На следующий день после съемок это вывалянное мясо случайно пустили на фарш и тут же его распродали. История вполне в духе Паланика. На грани бодрящего отвращения.
Но вернемся к топику. Свободное распределение времени, впечатлений и действий. И поэтому я страшно не люблю, когда меня подгоняют, даже я сама.
Я слушаю это снова и снова. Гипнотизирую себя. До бесконечности. Почему я не права? Почему я знаю, что я не права? Почему, и это больно, я не хочу быть права? Ты прав, кем бы ты ни был, ты прав, не я. Я уступаю. Простые слова. You're the truth, not I. Но почему они действуют так, будто вырезаны у меня на зрачках вкрадчивым голосом Брайана Молко? Почему я автоматически шепчу их себе?
You're the truth, not I You're the truth, not I You're the truth, not I You're the truth, not I
You're the truth, not I You're the truth, not I You're the truth, not I You're the truth, not I
Меня озарило! Неизвестно, когда я напишу следующий винцест, или ангст, или любимый юмор и вообще хоть что-то, потому что у меня нет идеи-фикс "я должна писать, должна писать, у меня обязан быть фик в процессе, Ворд снится мне по ночам, сегодня я напишу 1000 слов, а завтра еще больше". Так вот, я ленивое создание и пишу идеями, а не по привычке писать. Я могу 2 месяца не терзать Дина и Сэма и, чувствую, они мне весьма признательны бывают за это.))
А Дин, чувствую я дальше, был весьма зол за последний фик, что я заставила его целоваться с Сэмом, прижатым к стенке из ящиков с трупами.))) Так и вижу его усталые от всего этого беспредела глаза: "А ты знаешь, что мы братья? А ты знаешь, какие эти ящики холодные и как ручка больно впивается в коленку?". Дин, я знаю, но я слаба.))) Да и после того, что с тобой рейтингово делают другие авторы, ты мог бы благосклонно ко мне относиться.)
Итак, озарило меня Дином. И сразу по двум элементам его внешности.
Глаза — абсентовые! Абсент — зеленый алкогольный напиток из полыни. Пьянит, пьянит взгляд Дина... Удачно, и не колышет.)) Спина и руки — мраморные, исходя из скульптурности лепки, это раз, и вообще позиционированию Дина как холодного типажа, это два (сгорел, сгорел). "Мрамор" подумала и кинула-таки в "Отвлекающий маневр".
Отличненько (и где я подцепила это слово?), если что буду писать, пригодится. А если не буду — так останется на память.)))
Название: Отвлекающий маневр Автор: Jana_J Рейтинг: R Действующие лица: Дин/Сэм, медсестра Жанр: crazy in love Таймлайн: 5.11 Дисклеймер: глюки Крипке принадлежат Крипке
Идея с отвлекающим маневром, признаться, не моя. А из сериала It Crowd, то есть "Компьютерщики". Значит, героям, двум парням (с нормальной ориентацией) из компьютерной службы надо скрыться от проезжающей мимо полиции, и Рой набрасывается на Мосса с поцелуями. Машина проезжает, доблестные полисмены пробегают мимо парочки, они отлипают друг от друга. "А что, нельзя было спрятаться за мусорными ящиками?" — спрашивает Мосс, указывая на большие мусорные баки.)))) Так вот, мое подсознание откидывает пудинг, будь он неладен. Мое подсознание испорчено этой сценкой. Я ее написала, и не волнует.)))
читать фикЗа дверью морга визжит электропила, Дин стоит на стреме и ежится от холода и неуютных звуков. Сэм распиливает черепушку несчастного Теда, и каждую секунду медперсонал может слететься на характерный шум. Дина грызет беспокойство, он переминается с ногу на ногу, но зеленый коридор с лоснящимися бликами стен пуст и мрачен. Нервы на пределе, и все вертится не в правильную сторону. Против часовой стрелки. Бесцветные волоски на руках встают дыбом. Ему нужно что-то делать, нельзя застывать на месте. Ему нужно догнать мир, иначе он убежит далеко вперед.
Дин рассеянно покачивается на задниках дурацких тапочек. Осторожно цепляется за стену и кидает настороженный взгляд вперед. Стена под его пальцами ускользает куда-то, коридор петляет, то приближается, то отскакивает туда, в собственную же темную глотку. Колесики стоящих в коридоре тележек с бельем начинают крутиться на месте, по вылизанному до блеска полу. Крутиться против, мать вашу, часовой стрелки.
Все отчетливее слышится одиночество… И приближающиеся шаги. Не спастись ни от того, ни от другого, паникует Дин, но все же нажатием растопыренной ладони — не касаться ручки — открывает дверь и возвращается к Сэму, увлеченно копающемуся в чужих мозгах. Всегда, черт возьми, он возвращается к Сэму, что бы тот не делал отвратительного — поганил его Импалу айподом, пил кровь демона, вскрывал мозги, наконец. Патологическая зависимость, как говорит док.
Дин влетает внутрь и наталкивается на брата, тычащего ему отрезанную макушку. «У него высосаны мозги! Досуха», — делится он с Дином радостным открытием. В своих собственных мозгах Дин тут же по внутренним ощущениям определяет некоторую сухость, но сейчас им не до его ощущений.
— Очень захватывающе. Кто-то идет, — предупреждает он.
Они по привычке работают слаженно — Сэм вновь собирает покойника, Дин задвигает труп обратно в камеру. Действуют уже без слов, по привычке. Когда нет времени думать, лишь делать, Дин чувствует себя почти хорошо.
Сэм стягивает с рук прозрачные окровавленные перчатки и ловким движением отправляет их в мусорное ведро. Помимо прочего, у Дина есть привычка смотреть, что делает Сэм, и иногда ему кажется, что это вредная привычка. Дело в том, как Сэм делает что-то. Так, что невозможно отвести глаз.
…Дверь откроется, едва грязные перчатки коснутся черного мусорного мешка внутри ведра. Дин и Сэм будут стоять напротив двери, почти соприкасаясь локтями (еще одна вредная привычка — держаться близко, хотя Дин говорит себе, что так удобнее прикрывать друг друга. Черта с два), и переводить дыхание. Руки все еще никак не успокоятся.
— Мальчики, что вы делаете здесь в такое время? — спросит медсестра, и Дин поймет, что они близки к провалу.
Что они могут делать в морге ночью? Сэм улыбнется своей самой обаятельной улыбкой, но это не обескуражит медсестру, которая все еще вопросительно будет глазеть на них. Тогда Сэм, как всегда, обратится за помощью к Дину. Взмахом руки в его сторону перенесет на него ответственность. Повернется к нему и посмотрит так, как может только Сэм, отдавая ему инициативу. Придумай же что-нибудь, Дин.
Дин теребит подшитый край свой футболки. В голову приходят только доктора плюшевых медведей. И еще — почему их постоянно принимают за геев? А дальше Дин уже ничего не думает.
Он одним движением прижимает Сэма к стенке. Пластиковые перчатки уже в мусорном ведре. Дин преграждает путь брату рукой и просовывает ногу в пространство между стенкой с морозильными камерами и правой ступней брата, чтобы тот не вырвался. Сэм еще не врубился и непонимающе смотрит на него.
— Дин, ты что, спя… — наконец пытается сказать он, когда Дин решительно затыкает ему рот поцелуем.
Вторую руку брата Дин пригвождает к стенке своей ладонью. Сначала Сэм пытается вывернуться из-под него, но от спятившего Дина так просто не отвертеться. И он затихает. Дин целует его яростно, отчаянно, так, что голова кружится и приходится свободной рукой уцепиться за волосы на его коротко стриженном затылке. Так хорошо и так безумно, будто в первый и последний раз, Сэма еще никто не целовал. И Сэму это нравится.
Их пальцы, сумасшествие и языки переплетаются, Сэм перестает ерошить волосы Дина и проводит рукой по его позвонкам вниз, до изгиба спины, так, что Дин сходит с ума еще раз, если такое возможно. Рука Сэма наконец удобно устраивается в заднем кармане пижамных штанов старшего брата.
Такими — целующимися взасос— их и застает медсестра. Смотрит на них. Вздыхает. — Конечно, где же еще обжиматься, как не в таком местечке. Пошли, вы оба.
Дин отпускает Сэма и идет к двери. Сэм все еще ошарашено стоит на месте. Вкус Дина еще лихорадкой горит на его губах. Брат оборачивается и шепчет ему: «Сумасшествие работает». Медсестра в нетерпении постукивает пальцем по двери, и Сэм размораживается. Он вздыхает и идет вслед за Дином, натыкаясь взглядом на его безупречную, на прикосновение совершенно мраморную спину, обтянутую белой футболкой.
— Он что, пьян? — спрашивает медсестра у Дина. — Нет, конечно, нет, — отвечает Дин, оценивающе посмотрев на брата, и чувствует себя почти хорошо.
Писать фики по серии 5.11 так свободно оказалось, мне понравилось, хочу еще. Потому что совсем не надо контролировать свое больное воображение и шизоидный способ мышления. И оправдываться за странные метафоры. Ура, ничего этого не надо, потому что всегда можно сослаться на свою талантливую имитацию безумия.))) Ограничений нет. Крейзанутость как норма. Бред узаконен!
P.S. Кстати, мне кажется, что от пудинга у Сэма останется психологическая травма. Он даже не мог сдвинуться с места какое-то время. Шок, определенно шок. Дин точно сбрендил, нельзя такое при детях показывать.)
Как играют мои любимые актеры. Одним словом. Слово добыто путем поглощения актера в разных экранных ипостасях.
Джонни Депп — подкожно. Забирается под кожу к своему персонажу, живет им. Джим Джармуш (чи то Тим Бартон) поведал: "Мы встречались каждый день за обедом, и я просил Джонни стереть с лица этот идиотский восторг". (Депп играл тогда Эда Вуда). Когда же Джонни готовился к роли Суини Тодда, он ходил по дому и постоянно делал характерное движение бритвой. Типа горло перерезал.)
Шайя ла Баф — органично. В каком фильме его не возьми — он там как в шоу Трумена, то есть родился и вырос именно в этой роли, именно в этом месте. Потрясающая естественность.
Бен Барнс — легко. Быстро впрыгивает в роль и катит по сценарию, как по гладкой дороге. Ему все дается с ходу. Каждая улыбка, взгляд — попадание, зеленый свет.
О них — по два слова.
Джаред Падалеки — доверчиво и экспансивно. Джаред — это каток, он закатывает свою роль в кинопленку или цифру так, что не оторвать. И он всегда обращается к зрителю.
Дженсен Эклз — вдумчиво и въедливо. Он играет именно то, что должно быть в персонаже, как бы это не выглядело со стороны. Прорабатывает все на высшем уровне.
That the movie on your eyelids Is no reflection of myself Placebo
В этой лечебнице такие хлипкие белые двери… Тонкий пластик. Дину кажется, что он открывает дверь не в палату, а в стакан кофе. Еще чуть-чуть, и на него хлынет горячий коричневый поток, пахнущий плохо прожаренной арабикой. Все меняется на глазах, стекает и нарастает в мгновение ока. То дверь невозможно выбить, и приходится торопить Сэма, вечность возящегося с отмычкой, то она опасно раскрывается сама по себе…
Мир опасно качается, колеблется, вот-вот упадет. Однако палата суха и пуста. Сэм валяется на больничной койке в какой-то неестественно-вывернутой позе, и Дин сразу бросается к нему. Брат поворачивает лицо медленно и все же слишком быстро, и у него глаза пластиковой куклы. Пустые.
Дину становится страшно. Но вот Сэм открывает рот и начинает говорить с узнаваемой на раз рассыпающейся упрямой интонацией. Врачи накачали его какой-то дрянью, и он счастлив, как всегда, когда надерется. Несет что-то про то, как он великолепен, о том, что они подумали не на того, и это не доктор. Запинается на каждом слове, и глаза бессмысленно блестят в полумраке. Они темные, а зрачки неестественно расширены так, что брат действительно похож на куклу, у которой плохо сгибаются конечности.
Сэм с трудом находит и хватает его руку чуть ниже локтя, не рассчитывая свою силу, и рывком притягивает к себе. Дин внезапно тоже ощущает себя куклой, которую так легко сломать. Сердце ломит. Он наклоняется и вжимается ладонями в кровать. Простыня под пальцами белая, смятая. Огромные кукольные глаза брата на живой нитке держатся в полумраке, и Дину боязно, что они вот-вот упадут и разобьются. Четко очерченные губы, нервно дергающиеся в этой темноте, говорят исковеркано, и Дину приходится наклониться еще ближе, чтобы разобрать чуть свистящие звуки. Зубы Сэма блестят белым.
Чертова кукла, сводящая его с ума. Единственная кукла в жизни, которая у него была, и которой он никогда не игрался, слишком она была хороша для него. Ее следовало беречь. И теперь красивая игрушка валяется почти разбитой неудачами на койке в психушке и сообщает ему, что он, Дин, давным-давно сошел с ума. Но Дин мыслит четко. Он всего лишь ошибся, всего лишь ошибся. Зеркала обманывают.
В выпуклых глазах Сэма не отражается ничего. Он цепляется за его плечо, так, как будто сейчас упадет, хотя ему уже некуда падать, и Дин осторожно переводит взгляд на сжимающие настойчиво ткань его голубого халата пальцы. У кукол пальцы плохо разработаны. Но всегда узкие и длинные. Как у Сэма. А выросшая кукла (растут ли куклы, кстати?) поворачивает его голову к себе и быстро, много шепчет: «Смотри… Смотри на меня. Ты мой брат… И я все еще люблю тебя». Странная кривая улыбка изгинает губы и глаза Дина. Он знает. Конечно, он знает все о своих любимых игрушках. Но разве сами игрушки могут любить? Половину его лица не видно в темноте.
Сэм не отрывает от него пугливые глаза, а, наоборот, приближает их. Он трется гладкой щекой о небритую щеку Дина, требует ласки. Дин пробует отстраниться, но Сэм глядит умоляюще, скользит по другой щеке и утыкается теплыми губами ему в ухо, обхватывает шею руками. Шепчет ему: «Все еще люблю… еще люблю… люблю тебя». Он такой тяжелый, горячий и больше не игрушечный. Живой. Дин помнит, что брат не в себе, что он под завязку накачан препаратами. Но сейчас он обнимает его за шею, щекочет ушную раковину глупыми словами, и Дин достаточно сошел с ума, чтобы принять это. Не отводя рук, Сэм отодвигается чуть назад, чтобы снова посмотреть на него и потянуться за поцелуем.
Дин закрывает глаза и останавливает его глухим голосом: «Только не в губы. Ты же знаешь, Сэмми. Только не в губы». Сэм согласно кивает, опять как кукла, с неподвижной шеей, и неловко дергает его халат за пояс. Дин берет его за плечи и тащит с постели. Сэм еле стоит, и Дин его поддерживает. Пальцы у него гибче, он помогает брату раздеть себя, а потом запускает руки под его белую футболку. Он так замерз. Пальцы поглаживают пульсирующие ребра, пробираются выше. Сэм вздрагивает от холода и удовольствия, когда Дин приникает губами к его шее. Здесь, у ключицы, Сэму нравится больше всего, если чуть прикусить и затем провести языком. Кукловод знает о своих куклах то, чего они сами о себе не знают. И младший брат плавится, плавится, плавится пластиком в его руках, каждое движение распаляет его еще больше, и Дин понемногу согревается в этом пламени. Сэм скидывает с него халат, задирает тонкую футболку, прижимает ладони к его груди. Доверчиво льнет к нему. Волна жара ползет вниз, к идиотским пижамным штанам, вслед за сэмовой рукой…
Они оба сошли с ума. Мир еще качает, знобит, Сэм все еще шатается на ногах от своих успокоительных, но они должны стоять вот так, сплетаясь друг с другом телами и дыханием, учащенным — Сэма, и замедленным — Дина, и старший брат не даст младшему упасть, защитит в этом головокружении. Пока он держит Сэма, то не посмеет сам грохнуться вниз.
Когда все закончится, Дин поправит Сэму одежду и темные, как и глаза, кукольные шелковистые волосы, уложит на кровать. Посмотрит, как брат переворачивается на живот и утыкается лицом в подушку, и только тогда нагнется за своим халатом и тихо выйдет.
После просмотра серии 5.11 хочется плюнуть на все и почитать хороший винцестный фик. Потому что это ужас что такое, все эти моменты.) Это и называется сходить с ума, то есть фанатеть.)))
А в каноне между тем, несмотря на явное любвеобилие Сэма под таблеточным кайфом, все не так уж и хорошо. Дин шугается сэмовой любви. Знает, что после нее не выживают.)) Сэм не поймет, не увидит Дина. Он лишь представит его себе. Дин поймет Сэма, но это ничего ему не даст, ибо Сэм сам себя не понимает. Та самая трещина отчуждения, на которую так боится наступить Дин.
Но не надо слов. Не надо. Stop it.
Если не можешь БЫТЬ мной, то просто БУДЬ СО МНОЙ. Ты со мной?
JENSEN ACKLES as DEAN WINCHESTER (promo-photo 1 season)
Дин Винчестер, Единственный и Неповторимый (даже в серии 5.04)
* Внешность и размер ноги: от Дженсена Росса Эклза. * Родился: 24 января 1979 года * Место рождения: Лоуренс, штат Канзас, канал CW * Умер: в мае 2008 года * Воскрес: 18 сентября 2008 года (год выдался насыщенным) * Родители: Джон Винчестер, Мэри Винчестер, Эрик Крипке * Брат, он же заноза в заднице: Сэмюэль Винчестер * Рост: 6' 1" (1.85 м) * Глаза: незабываемые * Губы: полный восторг * Волосы: торчком * Автомобиль: черная четырехдверная Chevrolet Impala 1967 года * Пьет: пиво, "розовый засос", кофе, принесенный братом * Жует: жвачку, которую прилепляет на дно подноса, сэндвичи с собственноручно изжаренным мясом, бургеры, принесенные братом * Любит: малышек (Импалу, красоток из мужских журналов, Сэма) * Не любит: ангелов в костюмах, костюмы, быть костюмом для ангела * Профессия: спасение мира (не указано на визитных карточках), спасение людей в любых масштабах, истребление хоррор-фауны. * Место работы: бар, заброшенный дом с привидениями, кладбище, ад * Место отдыха: бар. В крайнем случае мотель. * Минута славы: портрет Дина, объявленного в розыск полицией и ангелами. Каждый Свидетель Иеговы знает Дина в лицо! * Носит: все, что удалось отстирать от крови вампира, отцовскую кожанку * Оружие: полный багажник Импалы и глаза впридачу * Любимое выражение: son of a bitch, подходит на любой случай жизни. * Смотрит: фильмы ужасов и медицинские сериалы, что равнозначно * Слушает: волосатый рок и нытье Сэма * Читает: Сэма, местную прессу, книги о своих приключениях, Гомера, Воннегута и Библию * Утренние процедуры: будит Сэма, полощет горло, чистит зубы * Характер: ровный, обстоятельный, справедливый, иногда изволит гневаться. Отличные хук справа и скатывание слезы слева. * Поведение: вызывающее * В быту: неприхотлив, но ужасен. * В бою: отлично натаскан. * Таланты: обаятелен, зараза, легко сходится с детьми и арестантами * Конек: шуточки и гримасы, откровения на капоте Импалы (в крайнем случае — в мотеле). * Страхи: желтоглазие Сэма, комнатные собачки, самолеты * Привычки: спасать Сэма, заботиться о Сэме, присматривать за Сэмом. Если останется время, почистить оружие. * Полезные навыки: умеет эффектно доставать фальшивое удостоверение, разгадывать анаграммы, пытать. * Лучшее качество: поймет, вытащит, не бросит в беде, не поддастся на искушение * Худшее качество: а такое есть? Ах да, носки в раковине...) * Чувство юмора: детское * Прочие чувства: любовь к брату, вина, усталость, ответственность, способность радоваться маленьким удачам
В зимнее время список моих верных друзей существенно расширяется. К компьютеру, dvd-плееру и дивану скромно подключается обогреватель. Я бесстыдно использую своих безропотных друзей. Использовать людей в своих целях я как-то стесняюсь.))
Пока не забыла, надо писать впечатления и постить фотографии со своего little вояжа. В сущности, я очень ленивое и домоседное существо, вроде хоббита, поэтому каждая вылазка — это переклин.
читать отчетНачнем, пожалуй, с электрички. Место, атакуемое продавцами разговорного жанра. Мне не нужны "носки мужские обалденные". Голос предупреждает, в числе прочего, что запрещается забираться на крышу электропоезда. А очень хотелось, да.) Вика собирается спать, я обращаюсь к спасительному плееру. Небо радостно пасмурное, станции и платформы скользят мимо, в ушах плещется что-то такое минорное, нога на ногу, и спасительно ни о чем не думается.
Заглядывает случайная мысль, как, если разобраться, пуст Крым — это лишь крошечные села, пара средних городов и курортный Южный берег. А если отойти на шаг — сплошные поля и холмы, и ничего кроме. Пустошь. Можно идти 2 часа — и ничего, и никого не встретить. Я как-то шла. Давно. У меня солидная пешеходоустойчивость.
Ближе к Севастополю начинаются тоннели. Включают свет, ррраз — и ночь пролетает за минуту, шумная темнота вновь светлеет. Сам Севастополь — это много воды и уровней. Головоломный город. Здесь я была года 3 назад.
Мы садимся в 109 маршрутку — оплата не на входе, а выходе, я помню — и едем от вокзала в Херсонес. Это даже в черте города, по-моему, просто спуститься по ул. Древней, и — вуаля, ваше море. Вика трепыхала в воздухе картой, я с умным видом тоже заглядывала в эту надежду туриста. Кстати, при всем моем топографическом кретинизме я буквально почуяла море. "Оно там", — смело махнула я рукой. И да, оно оказалось там, на месте. Герман Мелвилл прав: человек стремится к воде. Это инстинкт.
Перелезать за забор, как предлагала Вика, мы не стали, а пошли к воротам и культурно заплатили за вход. Любопытно, а сколько стоит вход в рай? Море вздыхает впереди, и мне нужно подготовиться. Смотреть прямо, на линию горизонта где море выплескивается из неба, и осторожно подходить, будто приручая. Не спугнуть, только не спугнуть. Вдруг убежит? Но море никуда не девается. Оно приближается и заслоняет собой все на свете. Оно большое. Оно огромное. Здесь можно ускорить шаг и практически подбежать к обрыву. Море расстилается внизу ленивым беспокойством. И стихийно его присутствие захватывает. Воздух солонеет на губах, и от такого простора просто сносит крышу.
Как ни странно, я очень комфортно чувствую себя как в маленьких комнатках величиной с шкаф-купе, так и где-нибудь посреди обширной площадки. К наличию людей на этих пространствах я более придирчива. Чем меньше, тем лучше, толпа меня не пугает, я просто ее не люблю.
Общаться со стихией — это возвращаться к своим истокам. Я просто не могла насмотреться. Меня волнило свободой. Прилив крови и восторга к щекам.
Море... Оно свинцовое вдали, чуть светлеет к середине, а ближе к берегу в нем появляются малахитовые прожилки. Оно отливает зеленым, почти что лазоревым. И все это движется, колышется. Тяжелый прозрачный шифон. Разбивающееся стекло, которое можно склеить, когда волна отступит. Особый ритм, особый звук. Особая тайна, которую я определила бы так: одновременно мертвая и живая вода. Настоящая сказка. Древнее и вечно юное море...
Меня штормило ажиотажем, после обрыва я кинулась на смотровую площадку. Там еще прицеплен колокол, побывавший трофеем в Париже, и это звонящее орудие связано с крещением Руси, кстати. Фотографировать его мы почему-то не стали.
Ветер неуемно носился над берегом. Я решила снять куртку и шапку, мне даже не было холодно, потому что, очевидно, аффект.)
Но руки мерзли ужасно. В конце концов я все одела обратно фотографироваться как есть. Здесь я рисковала сверзнуться вниз, в любимое море, ветер толкал в спину, все обошлось.
Колонны Херсонеса, используемые в открыточной продукции. У мрамора очень нежные завитки на капители, на ощупь он холодный и полированный. И какой-то бесконечно тоскливый. Плачущий. V век до н.э., греческая колония. *шепотом* История...
Вика не поняла эту позу. Я тоже не знаю, что это мне взбрело в голову. То ли захотелось послушать, что скажут мне останки колонны, то ли хотелось прикрыть неровный обломанный край, то ли это это вообще аллегория "голова на плаху".) Сама Вика фотографироваться отказалась.( Ненакрашенная типа.
Мы покончили с основными достопримечательностями, и я захотела спуститься к воде. Поближе. Чайки летали низко. Вика сказала, что я была довольная, как слон.)))
Здесь я заклинаю стихию. Жду, когда морю вздумается поиграть со мной. Конечно, я окунала пальцы в воду, но к тому времени они уже так вымерзли, что температуру я не ощутила абсолютно. Но что-то подсказывает, что вода была холодная.)
Я отчаянная трусиха, но тут я носилась без опаски (почти) и прыгала по камням безбоязненно. Я уклюжа не более, чем Белла Свон.)) Подруга еле успевала за моими перемещениями и восторженными воплями. Помнится, я кричала в море что-то вроде гавайского "Алоха", что непатриотично, разумеется.))) Перчатки мне постоянно мешали, я не могу ничего в них делать.
На высоком месте, утесе, мы торжественно распили гранатовый сок и зажевали баунти, тем самым, райско-насладительным.
Какая я маленькая на фоне глобальнной природы.
Пока я бегала, радовалась почти полному безлюдью и чистому миру, моя подруга честно коченела. Поэтому уже через час было решено покинуть морские пенаты. Но напоследок мы осмотрели развалины Херсонеса по правую руку от моря в области залива, вода там спокойная, но мутная от черных водорослей. И нет гальки и камней. И все-таки, как греки умудрялись делать такую удивительную кладку? Арка стоит вот уже столько веков. И на минутку в ней постояла я.
Дерево удивительно вписалось в это тайное окно. Прямо портал в другой мир. Люди уходят, камни остаются.
Снова заморосил дождь, ненадолго было прекратившийся. Волосы у меня вымокли.
Последние фотографии — это церковь-усыпальница XII—XIII веков. Закат Херсонеса. Эти штуки, где я сижу, называются акросолиями, и это могилы. Никаких тел — я проверила — там нет, археологи все растащили)), хотя сомнительно, как мертвецы вообще могли там поместиться. *кровожадно* Разве что по кусочкам. Или... Когда мы бродили по костям-камням Херсонеса (они пружинили под ногами), я обратила внимание, что оставшийся фундамент зданий образовывал бы очень маленькие помещения. У них там все, очевидно, были невысокими. Вроде за последнее время человеческая раса здорово подросла, и я даже могу привести конкретные примеры граждан под 1.93.)) У меня лично 1.63, кажется.
Я оглянулась, попрощалась, и мы пустились в обратную дорогу. Начался колючий снег. Ехали уже на автобусе, мимо синей вывески "Кафе турист" на автобусной остановке. В путь. Я просекла различие (помимо цены и удобства). Если в электричках накаливают задницу (я написала это слово!!!), то есть сиденье, то в автобусе прогревают ноги, а это куда как лучше.)))
Мы ели там M&M's, эта зараза красит, кстати, ладони, и он не тает ни во рту, ни в руках, да вообще не тает, что за безобразие. Красные самые лучшие, и не колышет. И там еще такой хрусткий шоколад внутри, а какая яркая глазурь! Это я от Дина научилась, что в дорожных запасах непременно должны быть M&M's, с буквой "m" на каждом драже.)) Еще мы хрустели на весь автобус чипсами в паприкой, даже удивительно, что нас не высадили посреди дороги за столь возмутительное поведение.)
Маршрут был уже не по рельсам. А электричка, кстати, иногда зависала на такой вышине, что сердце ежилось (боюсь высоты). Снег красиво лежал на темных ветвях, деревья на плантациях будто цвели чем-то розоватым, белый пух лежал на кустах. Весеннее цветение зимы.
И через полтора часа, на 15 минут раньше срока, указанного в билете — 15.45, он. Родной Симферополь.
Я рада вернуться. Мы вырываемся и уходим, только чтобы вернуться. Пока еще можем возвращаться.
Палата № 305, с удобствами, или оля-ля, а я сошла с ума, какая досада
Всем нам порой кажется, что мы сходим с ума. И мы сами сводим себя с ума в нежной ночи. И сумасшествие заразно. Безумие грызет сомнением изнутри. Сомнение заставляет опасаться всего, оно исчерчивает контуры мира трещинами нереальности. Красное свечение фонаря над входом в психиатрическую клинику. Красное свечение фар ожидающей снаружи Импалы. Наши маяки в темноте рассудка. И иногда лишь окрик доктора или брата позволяет смахнуть надоедливое наваждение с мыслей. Даже если ты не веришь себе, то им верить можно. Но они не помогут тебе вырваться из пучины безумия, если ты топишь себя сам…
читать рецензию дальшеЛегче всего говорить правду не в зале суда, а в психиатрической лечебнице. Там тебя внимательно выслушают, отдельные, особо интересные места запишут, чтобы ненароком не забыть, а главное, никто не станет крутить пальцем у виска. Кроме Дина, как всегда ужасно невоспитанного. Винчестеры вступили в священную обитель чистого разума с рекомендацией от некоего доктора Бабара, предположительно героя детской книжки о слонах. Дин, разумеется, отрицает, что у него вообще когда-либо были книжки о слонах. С единорогами получше, он твердо знает, что они не существуют, но пройдет совсем немного времени, прежде чем Винчестеру-старшему обломится самый настоящий рог.
Эдвард Ван Хален привел на консультацию своего младшего брата Алекса, приятного молодого человека, устроившего, по его собственным словам, Апокалипсис. Разумеется, сказал Эдвард, Алекс не злой. Просто бедняга подсел на демоническую кровь и съехал с катушек. По такому случаю доктор отменил ланч и отправил обоих братьев на тщательнейший осмотр в своей замечательной клинике. Не подозревая, что славный Ван Хален-младший вскоре набросится на него в коридоре с серебряным ножом, нахально украденным у медсестры. Если бы мы заранее знали, чем обернутся наши решения, то мы бы их не принимали, правда, Алекс?
Обменявшись впечатлениями по поводу водных процедур, внедрившиеся в преступную среду Винчестеры принимаются за дело. Им надо помочь Мартину, старому другу своего отца, конкретно поехавшему крышей в Альбукерке. Почему-то закадычные приятели Джона Винчестера обретаются в странных местах — тюрьмах, аэропортах и психбольницах. В клинике покончили самоубийством 4 пациента за последние 5 месяцев, и есть подозрение, что в скорбной обители устроило пир во время чумы разума некое прожорливое существо. Сверхъестественное, разумеется. Монстры и Мэрилин Мэнсон — они реальны. Но снежный человек — выдумка, так и знайте.
Если в обстановочку тюрьмы Фолсон Дин затесался без особого труда, то сойтись с пациентами, которые влюбленно глядят на розового игрушечного зайца и танцуют воображаемый балет, ему как-то претит. Зато он находит общий язык с одной симпатичной нимфоманкой Венди, вскоре променявшей его на более крупные формы Сэма. Дину ничего не остается, как продолжать вести душеспасительные беседы со своим консультантом, доктором Эрикой, которую никто не видит, кроме него.
Смысла лгать в психушке нет, поэтому Дин откровенен как никогда. Он мало спит, много пьет, и у него на плечах не ангелочек, носящий тренчкот, а целый мир, жаждущий спасения. Нет, это не мания величия, это параноидальная шифозрения с нарциссическим расстройством, и этот уникальный случай несказанно радует доктора Эрику. Она не упускает случая сочувственно внимать речам, посвященным сложности спасения людей, от одного до миллиарда. Только она понимает всю тяжесть этой опасной профессии. Всех не спасти, говорит Эрика, и Дин определенно это уже где-то слышал. И даже говорил сам, чтобы утешить Сэма.
Что касается самого Сэма, то он расхаживает в распахнутом халате, как падишах, и загадочно молчит на сеансах коллективной терапии. Оказывается, все участники, сидящие кружком на стульях, видели монстров, убивших пациентку Сьюзан из палаты 305. Эти монстры похожи на Чужих, а еще они смахивают на лобстеров. Царственный рык доктора прекращает дебаты. Все обязаны слушаться доктора. Сэм и Дин хотят побеседовать с Тедом, затеявшим дискуссию на монстро-тему, но не успевают. В утешение им остается труп, и Сэм уподобляется Сайлару из «Героев», разрезая парню голову, чтобы добраться до мозгов. Они выпиты досуха, что и требовалась доказать. Медсестра застает Винчестеров, и, чтобы как-то объяснить свое присутствие в морге в столь неурочный час, Дин вновь демонстрирует свое чувство юмора, как у девятилетнего. Он стягивает штаны и показывает трясущийся пудинг. Вообще-то это следовало назвать «желе», но у идиотов, как сказал бы Бобби по поводу Дина, своя логика.
Идентифицировав монстра по способу питания, Винчестеры и Мартин узнают ключ к его уничтожению: отражается истинным ликом в зеркалах, неравнодушен к серебру. Только эти знания подводят братьев: Дину везде мерещатся в зеркалах чудовища, Сэм нападает не на того. Ему дают слоновью дозу успокаивающих препаратов, и Сэм погружается в счастливый неадекват: бросается на Дина с признаниями в любви и бибикает его нос. Дальше — больше. Протрезвевший Сэм размахивает кулаками в дневной комнате, потому что ему кажется, что все набрасились на него с упреками в том, что он, пафосный фрик, во всем виноват. Дин же сползает тихонько по стеночке от расфокусированных видений.
Безумие обособляет, и братья не могут искать спасение друг в друге. Однако зашуганный Дин догадывается, что их с братом заразили безумием. Но не через поцелуйную слюну, как это делает Сирена, а прикосновением. Виновата не Венди, а медсестра, которая измеряла им давление при осмотре.
Сэм уже привычно валяется связанным по рукам и ногам на узкой и, надо полагать, очень длинной кровати, когда выясняется, что это еще не предел его мучений. Его еще хотят съесть. Но мозговитого брата спасает (тоже привычно) от столь незавидной участи Дин, и они резво сматывают под общий сигнальный переполох. У Импалы Сэма настигает острый приступ виноватой самокритики, пресеченный Дином. Что было, то прошло, и, если они не хотят закончить, как Мартин, то лучше не мусолить ошибки и отвратительный характер Сэмюэла В., а двигаться дальше. Но Сэму все же не стоило орать на Дина, когда тот торопил его ловчее действовать с отмычкой в палату Теда, не стоило.
Импала уносит Винчестеров с прополощенными, но целыми мозгами прочь. Blackout.
Срочно нужны английские сабы, потому что половину всего я пропустила мимо ушей. Серия сильная, можно рассматривать на многих уровнях: психологическом, социальном, экзистенциальном, а самое главное, на винчестер-уровне. Сумасшествие. Правда, в которую никто не верит. Как всегда, причудливое сочетание черного юмора и пугающих вещей. Отдельные фразы меня прибили. Доктор-Дину: "Ваши отношения с братом кажутся опасными". Накачанный годовым лекарственным запасом больнички Сэм, цепляясь за плечо Дина: "Ты мой брат, и я все еще тебя люблю". Ужас Дина после этой фразы и того, как Сэм щелкнул его по носу.))) Единственный нормальный человек в той клинике — нимфоманка Венди. Она ухитрилась поцеловать и Дина, и Сэма, это ли не признак житейского здравомыслия.))
Финальная сцена: Сэма наконец начинает реально бить по голове "это все я напортачил", и Дин, обрывающий эти слюни: "Ты со мной?" Сэм, разочарованный тем, что ему не дали поплакаться: "Я с тобой". И это правильно. Сэм, ты что, забыл, что это Дин должен перед тобой стенать и плакать, а ты на все это можешь сочувственно кинуть "Yeah, me too". Не выбивайся из роли.) Дин не будет смотреть на твои унижения. Может. потому что он тоже still love you, а может, потому, что даже если ты признаешь свою вину за все преступления вплоть до злодеяний, по ошибке приписываемых Аль Капоне, это все равно ничего не изменит. Ребята, вы же строите сибирские магистрали будущее. Оставьте прошлое фанатам, им же надо из чего-то разыгрывать диалоги.)
And time goes by so slowly And time can do so much
Закачиваю свою подарочную серию с помощью Douwnload Master, быстрая какая штука, осталось 10 минут. Надо пойти себе чай зеленый заварить с жасмином или кофе сделать. Под Суперов я есть не могу. Слишком велика вероятность, что или я поперхнусь от смеха, или в горло ничего не полезет при виде страданий Дина и Сэма. А вот под обычные ужасы я вполне могу усиленно что-то жевать без потери аппетита.
I need your love I need your love God speed your love to me
С антиинсулинной целью — любимейшая фотография Джонни Деппа. Укол сахаром. Нерафинированным. Джонни не рафинирован. Но этот артистично изогнутый профиль... Экстаз. Еще укол, пожалуйста.
Совпадения меня добивают. Это чтобы я в них поверила, очевидно.
Итак, поздравление от КиноПоиска. Конечно, Джонни Депп популярнейший актер в этом мире, но я даже не указывала его в "Моих Звездах" (есть такая мулька на этом сайте, набирать себе любимых звезд и фильмов. У меня там только 2 Джареда неприкаянно болтаются).
А ведь только вчера я смотрела "Эда Вуда" гениального юмориста от кладбища Тима Бартона и снова влюбилась в Джонни. Вновь меня протянуло им, как простудой. У него не глаза, а черный перец. Жгут насквозь. И никто, никто больше не играет так персонажей, смотрящих что-либо. Семейные хроники в "Аризонской мечте", "Дракулу" в "Эде Вуде", "Манхэттенскую мелодраму" в "Джонни Д." Депп смотрит так, что в мире больше ничего нет, кроме того, что на экране. Только он способен так восторгаться этим искусством братьев Люмьер.
Oh my God. Я поняла, почему мне не понравился "Джонни Д." Он не играл там чудака или маргинала. Он играл кого-то вроде Харрисона Форда. Парня без притопа, без прихлопа. Это было блестяще, но это не его роль.
@музыка:
City And Colour - Bring Me Your Love - 2008 [LP] (как-то все уже сливается...
Сегодня я подозрительно счастлива, весела и даже люблю любить. Что для Дня рождения, или b-day, что можно расшифровать и как birthday и как bad day, превосходный результат.
Подъем моего эмоционального фона необьятен, как море. Беспричинного веселья не бывает, поэтому цифорки в хоронологическом порядке
1. So I came down to wish you an unhappy birthday, спел мне нынче Брайан Молко в Infra-Red, я не поняла, но уловила слово birthday и возрадовалась.
2. Я не опоздала на встречу под часами. Под той самой башней с симферопольскими часами, известными по туристическим открыткам. А я всегда опаздываю, в компенсацию того, что родилась на неделю раньше запланированного срока.)
3. Я была счастлива в электричке, автобусе, маршрутке, на улицах Севастополя, на улицах Симферополя, под дождем и снегом. Я была невероятно счастлива, просто увидев море, оголенное до своих вплетенных в ткань воды вен, просвечивающих голубоватым. Счастье существует. Я его увидела. У него чистый соленый запах и никакого "завтра", только "сейчас".
4. У меня замечательная подруга, которая мерзла из-за меня, но не жаловалась и даже успевала щелкать мои дикие языческие ритуалы, возданные морю.
5. Я всем довольна (кроме пары своих фотографий))). Музыкой в наушниках, крупной снежинкой, которая не тает на моих перчатках. Такая большая и правильная снежинка... Четкая и совершенная. Еще одно чудо природы. Я любуюсь снежной моросью, которую нельзя увидеть в темноте. Но рассеянный поток белых частиц высвечивают фары машин.
6. Помимо телефонных и смс-ных, существуют еще дайри-поздравления. Много людей, в том числе и очень важные мне, адресовали мне разные приятности. Мне посвящали удивительные у-мейлы, посты, драбблы и обои. Спасибо вам всем большое за внимание. Это очень приятно.
7. Первый пост в избранном — фото Джареда. Джаред смотрит на море! Умерла. От совпадения. От счастья. Что именно сегодня всплыла именно эта его фотография. Не известная ранее общественности. Странно, после сегодняшнего road-day я даже могу привести свою аналогичную фотку.)
8. Дайри присобачил мне воздушный шарик к логину. А я очень люблю воздушные шары. Я даже не смогла бы выбрать между синим и зеленым шаром.)) А вообще я хотела повесить на свой ДР картинку с осликом Иа, которому подарили петлю (обожаю эту картинку, простите), но передумала.) Помещу лучше здесь 15-юю себя. Красивую и, наверное, стервозную.)) Под кат. ...
@музыка:
City And Colour - Bring Me Your Love - 2008 [LP] (рекомендую, чудная акустика)