Желаемые цели и поведение, продиктованное этими целями
Первая выборка
Жаждет тонкого и сочувственного понимания и хочет оградить себя от споров, конфликтов или каких-либо обессиливающих стрессов.
Вторая выборка
Требует, чтобы мысли и чувства находились в совершенной гармонии и сливались. Отказывается идти на какие-либо уступки или принимать какие-либо уступки от других.
Существующее положение вещей и уместное при этом поведение
Первая выборка
Считает, что на пути к желанным целям ему ставят преграды, и это мешает ему получить то, что он считает для себя существенно важным (предшествующая группа цветов характеризует попытку компенсации этого или других конфликтов).
Вторая выборка
Относительно пассивен и находится в статичном состоянии, хотя тот или иной конфликт и мешает душевному покою. Hеспособен добиться отношений, которые могли бы удовлетворить его с точки зрения взаимной привязанности и взаимопонимания (предшествующая группа цветов характеризует попытку компенсации этого или другого конфликтов).
Отрицаемые, подавляемые или же несущие тревогу свойства
Первая выборка
Физиологическая интерпретация
Стресс и тревога, порожденные конфликтом между надеждой и необходимостью и в свою очередь вызванным острым разочарованием.
Психологическая интерпретация
Разочарование и несбывшиеся надежды привели к тревожной неуверенности, в то время, как сомнения в том, что в будущем положение будет хоть сколько-нибудь лучше, ведут к тому, что все важные решения откладываются на "потом". Этот конфликт между надеждой и необходимостью создает значительное давление. Вместо того, чтобы поставить себя перед необходимостью принять существенноважное решение и тем самым разрешить этот конфликт, он склонен заниматься пустяками, видя в этом средство избавления.
Коротко
Вызванная разочарованием нерешительность (первая группа цветов нужна для компенсации).
Вторая выборка совпадает с первой
Актуальная проблема или поведение, вызванное стрессом
Первая выборка
Разочарование и боязнь, что определять какие-либо новые цели не имеет смысла, вызвали тревогу и он страдает от недостатка каких-либо близких и сочувственных отношений. Он пытается спастись от этого бегством в искусственный мир, в котором эти разочарования отсутствуют и вещи более приближаются к тому, какими он хотел бы их видеть.
Вторая выборка
Разочарование и боязнь, что определять какие-либо новые цели не имеет смысла, вызвали тревогу, ощущение пустоты и презрения к самому себе, в котором он не признается. Его отказ признать это, заставляет его выработать своевольное и вызывающее отношение.
Согласие. Согласись на то, что тебе предлагают. Разреши проникнуть в твое тело и в твой разум, позволь себе забыться в цепких объятиях чужой воли. Стань сосудом для ангела, будь он Люфицер или Михаил. Не ищи свет или тьму в себе, они прольются тебе в горло извне, но только если ты дашь свое согласие, призвав себе в помощь собственные свет и тьму. Иначе твои искусители бессильны. Скажи «да» на предложение перестать быть собой. Если ты скажешь «нет», мир спасется или рухнет в тартарары. Вот только какой мир — внешний или внутренний? Мир, в котором дети взлетают в голубое небо на качелях или тот мир, где детская кроватка с голубым плюшевым медвежонком на аккуратно сложенном покрывале давно пустует? «Нет», — отрезал Дин, ибо «да» убьет всех нас. «Да» — согласился Ник, ибо он уже убит горем.
Белый свет до краев твоего зрения и твоего времени ослепляет. Рядом с тобой лишь ощущение брата и чего-то инородного, ангельски вопиющего ультразвуком. А потом — самолет и нехватка дыхания, когда под Ильчестером, над которым вы с Дином пролетаете, взрывается столб света от высвобожденного Люцифера.
…Молчание. Дин ведет машину и терзает радиостанции, в то время как ты терзаешься его молчанием. Он закрылся так, что ты можешь года царапать его захлопнутую у тебя перед носом дверь, и так и не пробиться в его бункер. Ты напрасно ловишь его взгляд. Надо найти Каса, говорит он. В доме у Чака вам удается отыскать лишь отдельно взятые части дружественного ангела, например, окровавленный зуб, который пророк извлекает из своих волос после того, как огрел тебя сгоряча вантузом. Сюрприз: ты был демоном, когда убивал Лилит. От этого тебе делается неловко, ведь ты помнишь о том мгновении только сотрясения восторга и силы. Но тут прилетают ангелы, которым в очередной раз нужен Дин и, разумеется, не упускают случая тебя подколоть. Брат их выпроваживает, и ты вздыхаешь с облегчением, потому что знаешь: они хотят вас разлучить, забрать его. И вообще они уроды.
Дин все еще ведет тебя. В очередном номере мотеля ты в очередной раз склонился над книжкой, а Дин щелкает пультом, переключая новости, как ранее радиостанции, и негромко ругается. Он не хочет с тобой говорить. Ты пытался, но он не хочет. Он не согласен с тобой. И ты соглашаешься с ним, потому что тоже не согласен с собой. Какая важная, оказывается, штука — согласие с собой. После того, как некто в самолете очистил твои вены от наркотика Руби и ей подобных, ты чувствуешь себя опустошенным и виноватым. Зачем ты согласился тогда с Руби, зачем? Ты думал об этом, спускаясь вниз по лестнице к мотелю и оглядываясь на примостившуюся там парочку. У тебя в карманах ведьмовские мешочки, которые тебя научила делать она, Руби. И теперь Дин не хочет слушать твои оправдания, которые ты пытаешься в себе нащупать, но находишь лишь вопросительную пустоту. И эта фанатка, Бекки, взялась еще откуда-то на твою голову. Ты поворачиваешься в сторону Дина, когда она с идиотским вожделением кладет ладонь тебе на грудь. Дин смотрит, как эта ладонь покоится на твоей темно-голубой рубашке, которую ты не сменил еще с драки в свадебном номере, и его лицо ничего не выражает. Ровным счетом ничего: ни насмешки, ни раздражения, ни (зачеркнуто цензурой). Твое сердце твердеет от напряжения, и ты деликатно просишь Бекки прекратить пальпацию своей грудной клетки. У нее послание от Чака, какой-то бред про холмы и адских псов в количестве 42 штук.
Приходит Бобби, и ты, чувствуя себя как на театральной сцене — книги на столе, две ступеньки вниз, поворот от зрителя — признаешься, ибо не можешь больше молчать, что именно ты устроил Апокалипсис. Реакция Бобби убийственна. Телефонную книгу придется почистить, ибо Бобби не хочет иметь с тобой больше дел после окончания этой заварухи. Ты не сопротивляешься: заслужил, только вздрагиваешь, как от удара. И уходишь.
А где-то в это время пустой дом Ника в штате Делавар, где больше нет его жены и ребенка, посещает странная, загадочная сила, именующая себя Люцифером. Ужас сжимается внутри Ника, но он согласится на предложение падшего ангела, потому что Люцифер обещает справедливость взамен попранной любви.
Ты возвращаешься, не ожидая встретиться в номере мотеля с Мэг. Ты узнаешь ее моментально. В демонах ты разбираешься, в этом тебе не откажешь. И она тоже не упустит случая поиздеваться над тобой по поводу твоих изгоняющих сил. А Бобби все это время был одержим демоном, и Мэг велит ему убить Дина. Только не это. Но Бобби справляется: всаживает нож в себя, а не в брата. Мэг тут же линяет, а вы с Дином везете его в больницу. Твоя растерянность и желание остаться при раненом проглатываются решимостью Дина забрать меч Михаила со склада отца, местоположение которого и пытался передать вам Чак через Бекки. Дин прав. Теперь ты можешь подумать без уверток, что он прав не только в этом: не стоит ждать, пока меч заберут демоны, но прав и во всем остальном.
На складе вас поджидают ангелы, потому что им нужно согласие Дина стать мечом, орудием, сосудом архангела Михаила. И они знают, как сделать больно Дину. Они делают больно тебе. И ты, валясь с ног от резкой боли в них, слышишь его «нет» в ответ. Это удивительное «нет» на предложение вылечить Бобби и на насланный в одно мгновение на Дина рак четвертой степени. И тогда Захария вновь принимается за тебя, будто не веря, что старый проверенный вариант может не сработать. Задыхаясь от нехватки воздуха в одном легком, ты сдавленным сознанием улавливаешь лишь, что он может пожертвовать тобой. Так надо. Непонятно каким чудом воскресший Кас вас спасает, и ты испытываешь надежду, когда думаешь, кто может за этим стоять. Кастиэл ставит на ваши ребра печать Еноха, и теперь ангелы вас не найдут. Куда эффективнее мешочков.
И снова в больнице. Дин разражается оптимистичной тирадой, и ты понимающе усмехаешься Бобби: это же неугомонный Дин, ты его знаешь. Уже на выходе Бобби прощает тебя, и крошечная улыбка уголком рта сменяется на твоем лице широкой. И ты вздыхаешь в очередной раз за этот день. На этот раз свободно. Запас вздохов, как у кума Тыквы из «Чиполлино», у тебя нынче неистощим. Кольт мог бы помочь с Люцифером, предлагаешь ты Дину как в старые добрые времена. Но вы оба уже не такие, как в старые добрые времена. Бравада Дина перед Бобби слезает у тебя на глазах с его глаз и его голоса, и в темноте парковки ты видишь Дина настоящего, не верящего ни во что. Ни в спасение мира своими руками, ни в Санта-Клауса, ни даже в тебя. Это страшный, резкий и все же твой Дин. Ты вызвал его осторожно на откровенность и получил ее сполна. И с сожалением ты выслушиваешь, какую боль ему причинил, выбрав тогда Руби, а не его, родного брата. Прости, Дин. Но Дин не может. И твое лицо застывает, всматриваясь в его дышащие разочарованием, усталостью и решительными сомнениями знакомые черты. Ты понимаешь, что был жесток со своим братом, и теперь эта жестокость бумерангом бьет тебя под дых. «Что я могу сделать?» — покорно спрашиваешь ты, готовый на все, чтобы загладить вину, готовый вцепиться во что угодно, лишь бы не потерять последнее, что у него осталось. Брат. Больше нет ни гордости, ни уверенности, ни силы. Есть лишь Дин, и он его теряет. «Ничего», — говорит брат, и пустота разверзлась у тебя под ногами. Такая, что ты не можешь сделать ни шагу, чтобы не упасть в нее. И поэтому просто смотришь, как Дин уходит к Импале. На полпути он останавливается, и ты с облегчением думаешь, что еще не все потеряно. Но Дин продолжает свой путь, а тебя ждет свой. В зыбучие пески пустоты и раскаяния.
Надежный дом доверия, который разрушил Сэм, надо восстанавливать заново. И строить его на согласии. Не только с собой, но и с другими. С теми, кто тебя любит, а не использует.
Эпическая мощь, веселье на краю пропасти и противостояние стихии сделали серию 5.03 шедевром, обертоны которого пронизаны ницшеанскими и провиденциальными созвучиями.
Дин и Сэм разделились. Сэм режет лимоны где-то в оклахомском баре, Дин — очередную нечисть. Сок брызжет одинаково густо. Мыльной пеной братья вытирают поверхность стойки и поверхность Импалы, политой щедро кровью, соответственно.
Война и мир в элегических тонах поддергиваются гримасой разлуки. Дин нет-нет да и опустит глаза вниз, а потом кинет привычный взгляд на ныне пустое пассажирское сиденье Импалы. Добравшись до имени брата в своей телефонной книге, Сэм после секундного колебания наберет Бобби и как бы между прочим спросит, не звонил ли Дин, быстрым, чтобы не сорваться, голосом.
Сэм сжигает свои фальшивые удостоверения, но если бы он мог так же просто сжечь все, что было… Ему видится Джесс, ему не убежать от самого себя. Официантка в баре улыбается новому работнику с завидным интересом. Дин с только ему особым выражением оглядывается и споро затаскивает длинный нож в взятый напрокат костюм.
Кастиэл ввергает Дина в следующую авантюру: найти ангела Рафаэля и потолковать с ним насчет божественных координат. Дину приходится преподать Каса азы охотничьего мастерства, как он их понимает. Нельзя сказать, что Кас легко обучается. Удостоверение агента ФБР он держит вверх тормашками, а девушки по вызову так и вовсе убегают от ангельских речей с возмущенными воплями. Что приводит Дина в бесстыдный восторг. Давно он так не веселился, как при виде Касса, смущенно поглаживающего воротник при упоминании женщин или пьющего испуганно пиво. И никто не может унять диново расхристанное — руки в колени и улыбка до ушей — веселье укоризненным взглядом темнеющих до изумруда глаз. Глаз Сэма, без которого сейчас дышать так легко, будто вдыхать грозовой озон.
…Гроза трепещет за окнами, грозя сокрушить очередное хлипкое заброшенное сооружение, ныне вмещающее в себя 2 ангелов, Кастиэля и Рафаэля, одного человека и один ящик пива на полу. Последние два — собственность Дина. Наконец-то он принадлежит самому себе. Рафаэль в теле молодого афроамериканца сверкает жидкими янтарными глазами в кольце огня. Темная стихия снаружи рвется внутрь порывами злости, дождя и ветра. «Бог мертв», — выплевывает Рафаэль.
Холодная дождевая вода наконец преодолевает преграду и стекает отрезвляющей пощечиной по лицам человека и ангела. Но позже, презрев ангельскую тепепортацию, Дин скажет Касу в Импале, что чувствует сердцем, что бог все же есть где-то.
А Сэм в это время ищет покой, но покой обходит его стороной. Новости по телевизору, охотники, присланные Бобби. И вина, вина, вина — три дротика в мишень сердца. Ты запустил апокалипсис. Ты урод. Ты не изменишься. Смятые простыни бессонной боли. Та девушка улыбается тебе просто потому, что не знает, кто ты. Мафиози с высшим образованием — вот все, что она может предположить. У нее светлые кудри, как у Джессики, и ты неожиданно для себя рассказываешь ей, что у тебя было семейное дело с братом (слово звучит зажимом), а потом пострадало много людей. Очень много. Покой бежит Сэма.
Охотники вваливаются снова, прямо с демонического рейда. Им нужна правда, и они получают ее из твердых губ Сэма. И зачем-то, месть ли или что-то еще, этому охотнику нужно влить в Сэма вновь демоническую кровь, заботливо припасенную в пробирке. Ради этой цели они готовы убить даже официантку Линдси с ее светлыми кудрями. Им удается влить кровь в сопротивляющийся рот Винчестера-младшего, но он ее выплевывает. Он будет бороться. И как тогда Джейка, он отпускает этого ублюдка. «Вон!» Отпускает под глазами Венди, и чужая кровь горит знаком отверженного на его щеке. Обстоятельства против него.
Сможет ли он сам вершить свою судьбу, когда он предназначен в сосуды самому Люциферу? Слезы бессилия скатываются из глаз Сэма. Неужели все напрасно? Не уйти, не скрыться, не покончить с собой. Единственное, что можно сделать — сказать «нет», и тогда Джесс-Люцифер покинет ненадолго его комнату, но не жизнь. Кто тебе сказал, что это была твоя жизнь, Сэм? Она не твоя… Зато ты можешь распоряжаться даже если не жизнью, то собой. Ты принадлежишь сам себе, и только заручившись твоей душой, Люцифер может проникнуть в твое тело. Ты в эпицентре бури, которая сминает предназначением с ног, и буря смятения бушует в тебе.
В 2014 г. произойдут невероятные вещи. Крипке закончит снимать «Сверхъестественное». Джаред Падалеки получит Оскар за роль Дьявола. Дженсен Эклз не получит Оскар за роль Дьявола. Как всегда, ему швырнут лишь «Эмми» за лучшее исполнение шизофрении (после Джонни Деппа в «Пиратах Карибского моря-3»). В 2014 г. дефицитом станут туалетная бумага, бритвенные принадлежности и моральные ценности. Нет, это не застой, как при Брежневе. Это Кроатон, доказывающий, что ангелы могут создавать не только офисные застенки, но и зомби-муви. Забудьте о Милле Йовович из «Обители Зла», Дин-2014 уже пристрелил ее как опасную конкурентку. Забудьте о трансферинге реальности, перемещениях во времени и в подсознании. Забудьте об уроках и семейных встречах. Плесните колдовства (вина, кока-колы, воды из-под крана) на дно бокала и внимайте речам Люцифера. Сегодня у него бенефис. Но сначала в гостях у негоцианта следующие личности… 1. Дин Винчестер собственной персоной под занавес. Ох и помотало его за кулисами. Такого насмотрелся-наслушался, что пятки до сих пор горят от бега, душа вздыхает по развороченной Импале, а глазам тошно от лицезрения самого себя в кривом зеркале. 2. Кас. Просто Кас. Заправившись амфетаминами, сей работник сцены быстренько устанавливает еще одно кривое зеркало на самого себя и воооот того парня с зелеными глазами. Характер у него не ангельский, но сносный. Женщины по крайней мере не жалуются. Люцифер после завершения шоу отвел Каса в сторонку и объяснил, что класть ноги на стол — это плохие манеры. Кас поскреб щетину и расслабленно ответил: «Ну так это Дин меня научил. Парень с зелеными глазами». 3. Дин Винчестер собственной персоной. Ой, да это же кривое зеркало…. Извиняемся. 4. Чак. А ну пошел со сцены, пошел! Кто дал ему оружие, то есть метлу, в руки? Его дело писать Люциферу бенефис, между прочим, а не подметать. Выдайте ему гонорар туалетной бумагой, и не забудьте зубную пасту и талон на картридж. 5. Сэм не пришел, у него были дела: умереть в Детройте. 6. Сэм пришел, принес эстрадный костюм, белые брюки, вот спасибо Остапу Бендеру за помощь, и прочий грим (Глаза невинные — 2 штуки. Нос очаровательный — 1 штука. Улыбка обворожительная — 1 штука, возможны конфигурации. Брови вскидывающиеся — 2 штуки). Пора выходить, организаторы концерта рукоплещут и бросают на сцену алые розы. Черт — да что это я все о себе и о себе? — кто понаставил тут кривых зеркал? Люцифер, хрустнув ослепительно белым ботинком по зеркалу, выходит на сцену и одобрительно обводит взглядом декорации урбанистической разрухи, оставшиеся от сериала «Макс — ангел тьмы» (а что, кризис, надо экономить. Белый костюм и тот придется стирать вручную, вместо того чтобы царски сдать в химчистку). И начинает свой вечный монолог про то, как Бог его кинул. Публика рыдает. Особенно чувствительные, как Дин, матерятся на маэстро от снизошедшего на них катарсиса. Аншлаг. «Кривое зеркало» отдыхает. Занавес.
Дети скептичны. Дети доверчивы. Девочка с чудными глазами босиком пробирается в спальню папы, чтобы оставить там свой выпавший зуб. Она не хочет, чтобы за ней ночью пришла какая-то страшная Зубная Фея. Дети боятся непонятных чудовищ. Дети верят, что вырастут сильными, чтобы бороться затем с чудовищами, будь то вампир или квартальный отчет. А сейчас они хотят махнуть в Австралию или поразить симпатичную няню. Но что, если они должны быть сильными уже сейчас?
Уже сейчас, когда по их вине страдают и гибнут те, кто рядом? Няня, похожая на Роуз Макгоуэн, никогда больше не прогонит спать. Безобидный зудной порошок, который просыпан на ее щетку для волос, не такой уж и безобидный. Папа больше не придет пожелать спокойной ночи. Беззубый папа лежит в больнице и рассказывает высокому красавцу — правда, он похож на принца, как в сказке? — что к нему ночью приходила Зубная фея в розовой пачке и нежной небритостью на щеках потрепанного жизнью мужика. Почти как помятый Джеймс Белуши из сентиментальной картины «Кудряшка Сью».
Принц Сэм, сцепив между колен пальцы, вместо того, чтобы небрежно вертеть в них череп Йорика, скажет, что у всех есть выбор. Правильный или желаемый. Быть или не быть. Сражаться или нет. Верить или нет. Все меняется, дети вырастают, но они все так же предпочитают не знать некоторых вещей, которые им когда-то поведали. Не знать о чудовищах, Зубных Феях, приключениях Колы и конфет в желудке. Детей пугают вымышленными историями. Но что, если все это правда? Ответа нет. Отцовский дневник закончился, и на последней странице нет слов «happy end».
Расследование смерти девушки, почти что расцарапавшей себя ногтями мозги, приводит братьев Винчестеров, помимо скучного морга и скучной больницы, в магазин приколов и волшебства. Здесь продают смертельные рукопожатия, чесоточную нервозность и прочие милые вещички, на одну из которых потом садится Кас, не в добрый час вздумавший навестить братьев.
Дин, оказавшись в этом царстве проказ, сияет, будто в зрачки ему попало и отражается солнце. Он умеет ловить зрачками пылинки радостей жизни, а Сэм умеет бетонировать свое лицо, когда брат ведет себя как «ох уж этот Дин». Он никогда не признается, что скучал по «ох уж этому Дину». Который изменился лишь в одном пункте: он осматривается перед тем, как выдать устрашающую гримасу гримас. Брюзжащий хозяин лавки чудес вовсе не Дастин Хоффман, несмотря на идентичную линию рта, и на колдуна не похож тоже.
Сэм преподносит вкушающему свои кулинарные эксперименты Дину новую картографическую версию. Сытый Дин и Сэм (насчет него неизвестно, от мяса отказывается, а брат от сердца же почти отрезал!) взламывают домик, стоящий в эпицентре всех этих грандиозных проделок в духе братьев Уизли из «Гарри Поттера». Там живет мальчик, нет, не Гарри, а Джесси, который оказывается счастливым обладателем демоно-человеческого генома.
Именно его способности и являются причиной роулингских чародейств. Родители часто оставляют его одного и изредка рассказывают о Зубных Феях и прочих сказочных архетипах воспитательного свойства.
Не в добрый час, как было сказано выше, является к Винчестерам Кастиэл, да и сам он недобрый — хочет убить мальчонку, ибо опасны его силы для обитателей небесных хлябей и прочих поэтических пространств.
Новоявленный Антихрист (вот же переврали понятие судропереводчики ветхих времен, это не сын, а орудие дьявола. Как палка-копалка.) превращает коварного ангела в игрушку. Существенное дополнение к кукольной экспозиции сериала «Герои». У них там и Мохиндер Суреш с сумкой-«почтальон», и Хиро с мечом. Теперь и Кастиэл с занесенным кинжалом прибавится.
Демон вселяется в биологическую мать Джесси, с которой братья уже беседовали ранее на тему демонических родов в запущенном, как и его обитательница, местечке в Экл Крик, штат Небраска. Винчестеры, когда одержимая врывается в дом Джесси, от горя бьются головой об стену. Или их бьют? И начинаются танцы вприпрыжку вокруг знаменитого мальчика. Демон соблазняет Джесси силой, правдой и могуществом. Дин думает, что мальчику будет безопаснее у Бобби и представляет их с «партнером» вербовщиками супергероев. У Сэма тоже есть правда. И его голос, ратующий за полное информирование и свободное решение, оказывается решающим в этих плясках. Сэм не хочет, чтобы мальчика использовали втемную, как его в свое время.
Джесси принимает швейцарское решение не участвовать в сражениях ангелов и демонов, отбыв в Австралию. Найти его теперь невозможно, ущерб фокусов возмещен, Каса оторвали скрепя сердцем от «Героев», дело закрыто.
Не бывает детства такого, как в рекламе про обезьянок, которую Дин запомнил в 6 лет. Ибо это иллюзия. И если ты хочешь, чтобы тебе не говорили правды, это значит, что ты хочешь жить в безопасной иллюзии.
«Скажи мне, Дин! Я буду хранить тайну!» «Тебе не надо об этом знать». «Скажи!» «Ну ладно. Наш папа — герой! Он убивает монстров…»
Маленький Сэм смотрит в отцовский дневник, там все что угодно, любые истории, кроме тех, которые оканчиваются словами «и жили они долго и счастливо». Когда Сэмми засыпает в тот вечер, на глазах у него слезы. Кругом монстры. И они придут за ним. Разве знал Сэм тогда, что сам сделает себя монстром, что Люцифер придет по его тело? Он не знал, но он плакал.
..Мимо проносятся, будто всадники Апокалипсиса, полицейские машины. Дин смотрит на 26-летнего брата сквозь гудки и красные всполохи: «Мне бы хотелось, чтобы отец лгал нам». Дин, фактически вырастивший 2 метра головной боли и просящих глаз, будто снова повторяет свой тезис «нельзя взваливать на детей такую ответственность», какую они сегодня свалили на 11-летнего Джесси.
И другой диалог. Из прошлого. «Есть некоторые вещи, которых лучше не знать» — и просящие глаза. «Я бы тоже хотел этого для тебя» — сказал тогда Дин. Но не для себя. Потому что ему нельзя жить в иллюзии. Это слишком большая роскошь. Незнание не освобождает от монстров. Любых монстров. Которые внутри и снаружи.
Дети верят, что вырастут сильными. Но что, если они должны быть сильными уже сейчас? Тогда они должны вырасти уже сейчас. И Дин вырос, чтобы вырастить Сэма. 2 метра головной боли и печальных глаз.
Жизнь разнообразна, как и смерть. И чем больше в ней смерти, а смерть это всегда боль и иногда утешение, тем более разнообразна жизнь. Так думают фанаты о буднях Дина и Сэма, охотников за сверхъестественным. Дин и Сэм, говорят они, просыпаются каждое утро и спасают мир, убивая призраков, вампиров и прочих тварей. Эти парни каждую ночь в пути, а не продают стереоустановки изо дня в день. Дневная жизнь, которая настоящая — дрянная скука, не то что ночные приключения. Зажигалка работает безотказно, могилы раскапываются на раз плюнуть, а брат отдаст за тебя жизнь, если понадобится.
Как, вы еще не живете столь увлекательно? Тогда читайте книги Карвера Эдлунда и задавайте ему вопросы, не стесняйтесь. Первая официальная конвенция по «Сверхъестественному объявляется открытой. Поднимайте руку, или крюк, или что там у вас, и спрашивайте. Создатель ответит на все ваши вопросы, вот только водички выпьет, а то в горле пересохло.
— Какого черта? — задается риторическим вопросом Дин, попав на сходку Импал, Динов и Сэмов всех мастей и комплекций. Бойтесь фанатов, вас любящих. Бекки, горячая поклонница Сэма, стащила у пророка Чака телефон, чтобы послать кумиру сообщение с просьбой срочно приехать. А когда братья сломя голову понеслись на зов, оказалось, что они попали на собрание собственных фанатов, которые проводят ролевые игры в гостеприимном отеле, откуда никак не хотят съезжать призраки.
Сэм бесстрашно смотрит на клоуна, а желтоглазый тип смотрит на Сэма. True Винчестеры затерялись в безликой массе сделанных вручную монстров и себе подобных. На каждом кожаная куртка или подстреленная курточка с капюшоном, за поясом — игрушечный пистолет, а в руках — всамделишный, из картона, ЭМП. И нарисованная стрелка зашкаливает, между прочим.
Ошалев от количества своих клонов, оригиналы находят бар, чтобы крепко запить происходящее. У них украли самих себя. Больше, чем стиль одежды или приемы обольщения, в чем убеждается Дин, пытаясь закадрить актрису, на чьи крики о призраке он повелся ранее. У Дина и Сэма украли личности, растиражировав их. Проблема, знакомая Супермену и Джеку Воробью, ой, Капитану Джеку Воробью. Люди хотят быть героями, играя в героев. Они говорят бутафорскими голосами и разыгрывают сценки. У каждого свои недостатки и хобби.
Помахивая настоящими фальшивыми удостоверениями, агенты Леннон и Маккартни (а где Ринго Старр?) выслушивают рассказ менеджера отеля об учительнице, которая однажды ночью (вы помните, что ночь всегда интереснее дня?), убила 4 воспитанников мясницким ножом и себя. А работала эта учительница, Летиция, увы, не Каста, в приюте, который сейчас — а как вы догадались? — стал отелем, где мы сейчас и находимся… Таким образом развертывается представление, в котором прожженным старым лисам Дину и Сэму придется принять участие, ибо призраки вполне реальны. Диккенсовские мальчики периодически появляются в коридорах отеля и жалуются, что им не дают поиграть, а учительница в строгой блузке со складками их отчитывает. Годовщина поножовщины обещает быть занятной.
Настоящие деньги действеннее фальшивых удостоверений, и Дин, подкупив управляющего, выясняет, что рассказываемая приютская история приключилась на чердаке. Там они находят брошенного мягкого зайца и призрачного мальчика, обделенного скальпом, но не материнской любовью. Карикатурная пара Винчестеров (Дин-толстяк и носатый Сэм) находят за залапанной детскими ручонками изнанкой картины карту захоронения суровой воспитательницы и плодов ее воспитания. Тrue Дин и Сэм вынуждены играть в Руфуса и Бобби, чтобы пойти с «истинными» Дином и Сэмом на кладбище играть в игру «сожги кости». Как много игр, будет весело.
Они оборачиваются быстрее, чем Чак заканчивает свое общение с фанатами, взволнованными новостью о том, что с помощью спонсора из Скандинавии (то есть Локи, то есть Трикстера, то есть Гавриила, то есть абсолютно анонимного мецената) выйдут новые книги, повествующие об ангельских братьях наших Винчестерах. Одно выступление Карвера Эдлунда, для статистики, длится 2 похода на кладбище.
Ибо Дину и Сэму приходится вернуться туда, чтобы сжечь детские косточки, в то время как Дин и Сэм противостоят расшалившимся призракам, играющим в индейцев. Многовато ДиноСэмов, да что поделать, таков замысел автора. Скальпы наголо всем сомневающимся. Немецкий скальп одного скептика, вздумавшего вопрошать о моральных ценностях семьи Винчестеров в связи с Руби, уже снят.
—Вы хотите стать следующими? — гневается Чак, рассекая призрака кочергой, когда уставший зритель намеревается покинуть защищенный солью конференц-зал. О да, Чак, ты преобразился в героя, а герои нравятся девушкам. Бекки променяет Сэма на тебя, ведь ты теперь не просто жалкий писака, а бесстрашный воитель! Вы нашли друг друга, пусть сердце Сэма разбито жестокой изменой женского сердца! А ведь он любил Бекки, он даже помнил ее имя, это ли не знак вечной, пылающей любви и бесконечно сладких мыслей о возлюбленной! О, как же выбросить ее из головы! Но Сэм постарается. В конце концов, он утешится поисками Кольта, который эта обманщица Бэла отдала не Лилит, а правой руке демоницы — некоему Кроули.
Игра закончена, правда выяснена, маленькие жертвы оказались изощренными преступниками, которые скальпировали сына воспитательницы, и та воздала детишкам по заслугам. Фанаты разошлись по своим скучным жизням, книги с автографами распроданы, актриса, которую Сэм своими puppy-eyes по просьбе Дина убедил сыграть скорую на расправу Летицию, чтоб сдержать разыгравшихся призраков, наверняка опять сидит в баре.
Дин прощается с «истинными» Дином и Сэмом, которым «Сверхъестественное» помогло найти друг друга. Только их любовь… немного не братская. «Сверхъестественное» помогло и Дину оценить вес своей жизни. Каким бы отвратительно жестоким не было это шоу, оно создано по любви. Любви, которую Дин принимает так близко к сердцу. «Сверхъестественное» таково, что им невозможно не проникнуться. Потому что два простых, совершенно не героических парня говорят: «мы сделаем это, как Сэм и Дин», и делают, спасая скальпы аутентичных Сэма и Дина.
Вдохновение и стремление стать человечнее, возвышеннее — вот что такое эти книги в дешевых обложках, эта TV-история о братьях, которые обмениваются взглядами и елочными колами. Правда может возникнуть даже из вымысла, а подвиг — из сценария.
Еще вопросы?
— Некто Дин спрашивает: а чужая, пусть выдуманная боль может стать развлечением? — Только если она станет вашей собственной, если вы пропустите ее через себя. Только тогда… Лично я в таких случаях вспоминаю, как впервые влюбился в 16 лет. Это было очень, очень болезненно.
«И когда же наконец мои герои закончат с этим делом? Я уже не знаю, о чем писать, то есть говорить… О, я расскажу о своем любимом шоу…» — думает мистер Карвер Эдлунд.
О, наше любимое шоу — «Сверхъестественное», которое придумал мистер Эрик Крипке.
Автор: Jana_J Название:Желтые дни Рейтинг: R Пейринг: Sam/Dean Жанр: color-angst Таймлайн: 1 сезон Дисклеймер: Крипке. Тот самый.
Раскрываешь тетрадку в линейку, задумчиво стягиваешь колпачок с черной ручки и пишешь несколько часов без перерыва, вбив в уши наушники mp3-плейера. Писать такие истории сладостно и грустно, даже более, чем читать. Тонкие строчки ложатся под пальцами мыслями. Много черкаешь. Итак, немного наивная, глупо романтичная и какая-то... ну такая история, почему Сэм ненавидит желтый цвет и Дина. И если спросите, то да, я ненавижу желтый цвет. Но не Дина, разумеется. Хотя могла бы. За то, что он — ненастоящий.
читать фик Сэм постоянно смотрит в прямоугольное зеркало заднего вида. Кажется, позади осталась вся его жизнь: Стэнфорд, Джесс, друзья, пьяные вечеринки, на которые он не ходил, но куда его приглашали — все сгинуло. Каждая миля необратима.
Сэм смотрит в зеркало заднего вида, чтобы не встречаться взглядом с Дином. Как объяснить ему, что охота на злобных, будто невыспавшихся, тварей, дешевые забегаловки и окровавленные полотенца, которые они бросают на раковины грязных ванных таких же грязных мотелей — это все не для него. Он сыт всем этим по горло, на котором еще остались глубокие лунки от ногтей очередного спятившего призрака.
Это все — истории из ноутбука; люди, которые исчезают из его жизни, едва он прячет обратно в взятый напрокат костюм фальшивое удостоверение. А он хотел стать настоящим, неподдельным юристом. И читать в газете не некрологи, а объявления о продаже недвижимости, собираясь ее покупать. Ознакомляться с отчетами о судебных процессах, а не с отчетами коронеров.
Это все — дни, которые убегают дорогой, навсегда скрываясь за одним поворотом и повторяясь на следующем. Поэтому Сэм, не отрываясь, следит за исчезающей в зеркальной планке дорогой. Ему кажется, что Импала ездит по кругу. Все хайвеи и городки, впрочем, столь одинаковы — серые и быстрые — что давно слились у него в голове в асфальтовый пейзаж, часто желтящий разделительной полосой трассы, полицейскими ограждениями и пластиковой горчицей на пластиковых столиках провинциальных кафе. Желтый — это цвет сумасшествия. Сэм не жалуется, но он сходит с ума. От усталости, от чувства вины и головной боли, от рывков незачем и в никуда, от Дина… От назойливого желания. Уйти и остаться.
Как объяснить брату, что единственная причина, по которой он не сбежал снова от этих бесконечно сверхъестественных дел — это Дин. Без которого нельзя. И быть с которым нельзя. Сэм старался. Честно. Он полностью ушел в колледж и учебники, заложенные стикерами. В будущее, но все 206 костей его тела — это прошлое. Есть кости хрупкие, есть потолще, но всех одним махом не переломать. Не похоронить. Не забыть. Просто Дин… Его было всегда слишком много, слишком близко. Он заставлял себя любить. Непонятно за что, уж не за свои отвратительные привычки, ужасные манеры и дурацкие шуточки, это точно. И что страшило больше всего — это любить непонятно как. Братьев не любят так. Даже таких братьев, которые спасают тебя в младенчестве из пожара, как узнал Сэм недавно.
Любое место, даже кладбище с ожившими мертвецами или, что значительно хуже, клуб почитателей вишневого пирога, который обожал агент Купер из сериала Линча «Твин Пикс», становилось безопасным, если рядом был Дин. О чем Сэм не задумывался, пока не пришел на первую лекцию права в Стэнфорде. Среди оживленных студентов, взирая на респектабельного профессора, вещавшего о законах царя Хаммурапи, он чувствовал себя так незащищено, что в следующий раз протащил в аудиторию холодное оружие.
…Дин резко останавливает Импалу, отпускает руль и разворачивается к брату. Сэм сегодня совсем не может оторваться от треклятого зеркала, висящего в правом углу машины. Проблема в том, что с пассажирского сиденья не увидеть дорогу позади. Сэм видит только себя, но это лучше, чем видеть Дина. Потому что только так можно его ненавидеть. В стэнфордском общежитии в своей комнате он писал на желтых стикерах не заметки по прочитанному или расписание занятий, а имя брата. Машинально, снова и снова.
Дверь Импалы хлопает. Дин выскакивает, пересекает ветровое стекло. Сэм вздрагивает, когда кулак с выступающим серебром кольцом впечатывается через опущенное стекло в небольшую зеркальную полоску. Осколки сыпятся на светлую обивку. — Насмотрелся? И как, хорош? А теперь посмотри на меня! — спокойно говорит старший сын Джона Винчестера.
Против воли приходится перевести взгляд, и Дин, весь невыносимый Дин обрушивается в глаза. Злой. Добрый. Необязательный. Нужный. Любимый. Ненавидимый.
Слишком поздно закрываться. Что-то во взгляде младшего брата смягчает старшего. — В чем дело? Ты с самого Нью-Джерси ушел в зазеркалье. Извини, старик, я честно не знал, что там есть официальный закон не хмуриться на копов, иначе улыбался бы этому сукиному сыну без остановки. А может, и нет. Все хорошо? — Да… Я просто немного устал. Давай просто поедем. Без драм и улыбок, — тихо просит Сэм и отворачивается.
Беспокойство исходит от Дина весь путь до ближайшего мотеля, вывеска которого желто светит словом «Sun». Большинство преступлений происходят под солнцем, а не ночью, говорится в газете «Sun» на стойке регистрации.
— Давай я сделаю тебе массаж, — заботливо предлагает Дин. Он стоит за согнутой спиной сидящего на краю кровати брата. — Как хочешь, — вяло отзывается Сэм. Знакомые руки нерешительно опускаются на его поднятые плечи. — Ты такой напряженный. Сэм закрывает глаза. Опасно быть даже в безопасности. Привыкаешь. Голос Дина все ближе и ближе наклоняется к его шее.
Слышно, как прогибается кровать под коленом брата, теперь оно касается рубашки Сэма. Теплые ладони массируют его плечи, и можно ненадолго не думать… Сэм не размыкает век, потому что покрывала на постелях гадкого канареечного цвета. Иногда он ненавидит солнце, потому что скучает по теплу в ненастные дни. Их все больше, и они все длиннее.
Тяжелые пальцы Дина на его ключицах — лучшее, что с ним случилось с момента, когда он увидел Джессику в желтых языках адского пламени. Так хорошо и спокойно, что это состояние похоже на смерть. Смерть — это когда не помнишь. Руки брата погружают его в приятное забытие, растирают его усталость по лопаткам, ласково оглаживают затекшие шейные позвонки.
Когда Дин садится на кровати вплотную к нему и колено упирается Сэму в спину, а движения кистей становятся сильнее, он не протестует. Рука Дина скользит по его спине вниз и перемещается на пояс джинсов, начиная медленно расстегивать их. Затылком Сэм опрокидывается, как стакан апельсинового сока, на крепкое плечо, и волосы коротко разливаются по ткани диновой рубашки. Это все — голод, преследующий его день ото дня. То, что Дин теперь делает — наощупь, вслепую, прислушиваясь к ощущению брата в своих руках.
Он знает, что Сэм разрешит, а Сэм не сомневается: Дин знает, что ему разрешено. Хотя они никогда об этом не говорили.
Если нельзя похоронить, убежать и прекратить, то можно ненавидеть. Сэм ненавидит цвет безумия, измены и разлуки.
Автор: Jana_J Название:Соленый сахар Рейтинг: R Пейринг: Dean/Sam Жанр: color-angst Таймлайн: 3 сезон, когда ребята еще не сделали охранные тату Дисклеймер: Крипке. Снова От автора: Когда я не могу сделать из мухи слона, из сладкого - соленое, а из черного — белое, то это значит, что я теряю квалификацию. Противоречивость чувств — мой приступ клаустрофобии на свежем воздухе. Очередной фик-оксюморон... Такие вещи рекомендую писать, когда болеешь. Время течет быстро, и чувствуешь себя почти хорошо... Это из личного простудного опыта.
читать фик Дин Винчестер не ест сладкое. Просто так сложилось. Упаковка M&M’s тает у него в кармане, а не во рту. Он использует яркие драже, чтобы отмечать, куда несется Вендиго со своими пленниками, вместо того, чтобы подкрепиться в пути. Дин не употребляет печенье, потому что его нельзя затолкать в рот слишком много, иначе становишься похожим на хомячка. Так по крайней мере говорит Сэм. Даже восхитительный торт, который подают в пластиковых тарелочках на детских праздниках, застревает у него в горле, когда он узнает, что это День Рождения его предполагаемого сына Бена. На каждый Хэллоуин Дин съедает столько конфет, что не в силах смотреть на них целый год. От вида цветастых фантиков у него начинаются колики в животе.
Сладкое — это запретное, потому что маленький Дин был вынужден отдавать свои леденцы и шоколадки еще более маленькому Сэму. Пока отец не научился мошенничать с кредитками, денег у них почти не было. Даже спустя много лет, засосывая себе батончик за щеку, Дин чувствует себя виноватым. На сладкое ему всегда достается расплата.
Дин Винчестер отчетливее и полнее помнит вкус соли, чем сахара. Ему всегда приносят отвратительно горький кофе, но он привык. В его куртке постоянно лежит каменная соль. Это вещество прогоняет демонов, и у него чистый привкус закушенных до крови губ и просто крови, и слез, стекающих бессильно по щекам.
Дин отлично знает царапающий трахею вкус соли. Сэму тоже приходится его узнать, когда однажды, такое всегда происходит однажды и никак иначе, в него вселяется демон и младший брат дергается в веревках под Соломоновой Ловушкой. Разметавшиеся волосы, злой голос, мокрая от святой воды рубашка. Дин силой разжимает его упрямые губы и всыпает сквозь белые зубы белый кристаллический порошок. Машинально отряхивает крупицы соли с ладоней, проведя ими по джинсам.
«Прости, Сэмми, будет колоть», — мысленно извиняется он. Охотник не успевает отпрянуть. Столб живого дыма вырывается из горла Сэма, чуть ли не ломая его. Голова бессильно падает и тут же поднимается. Черные глаза брата очищаются, и в них — снизу вверх — видна боль, совсем-совсем близко. Так близко, что не отшатнуться. Чувствительную кожу губ разъедает тонкая полоска соли.
«Это все демон, демон сделал ему больно», — с изнеможением думает Дин, но он знает и другое: он тоже причинил боль своему брату, и, если понадобится, сделает это снова. Ему невыносимо физически смотреть на эти пораненные губы, чуть приоткрытые на испуганном лице. Опустошенные глаза глядят, не осознавая, прямо в Дина. Они густо-зеленые, как обертка мятной жвачки, которую Дин воровал в супермаркете перед свиданиями с одноклассницей Амандой Адамс. В животе становится неуютно, будто там скомканные фантики.
… Дин падает на колени, упираясь пальцами в сведенные ноги Сэма, связанного на стуле. Когда он целует эти съедобные губы, бережно слизывая с них едкую соль, на его языке сладко замирает вкус почти забытого сахара.
Автор: Jana_J Название: Ты — то, что ты пьешь Рейтинг: G Жанр: драббл Тайм-лайн: конец 2 сезона Действующие части тела: пальцы, губы, воспоминания Дина, глаза Сэма Прочий реквизит: бар, стойка, стакан, ангстовые мысли Дисклеймер: франшиза Крипке От автора: эта стеклянная зарисовка — очередная попытка изображения внутреннего через внешнее. Мысль была давно, и вот наконец написала. Честно, считала эту вещь слишком метафизичной, но народу пошло...
В пальцах — стекло. В стекле — тоже стекло. В пальцах Дина Винчестера зажато стекло стакана с тяжелым дном, и в этом стакане плещется жидкое стекло выпивки. Только бы не расплескать. Рука не дрожит, но уверенности нет. Гладкие стенки холодят прикосновением. Но то, что внутри стекла, способно согреть внутри кожи. Сидеть в запыленном темнотою баре и размышлять о жалкой порции спиртного не имеет смысла само по себе. Дин не хочет знать, что пьет. Сколько бы он не вглядывался пытливо в свой стакан, ему не разглядеть цвет этого обжигающего внутренности стекла. Обжигающего только в глотке и только внутри живого. Сейчас это лишь бесполезная вода… Холодное в холодном. Стекло в стекле. Стакан полон. Дин подносит его к губам и наклоняет. Жидкость послушно колышется вслед его движениям, только все еще невозможно определить, коричневая ли она, подобно виски, или зеленая, словно абсент. Дин забыл, что заказывал. Не за этим ли он пришел в эту спасительную комнату, где по порциям разливают прозрачное забвение. Забыть. За эту барную стойку темного дерева стоит выпить. За выручай-стойку. Тень стакана стекает на натертую до блеска рукавами и жизненными историями поверхность. Что-то знакомое тревожит Дина в глубине стакана. Дно не просвечивается. Если нырнуть поглубже, он вспомнит, где же видел это подрагивающее стекло, подвижное и текучее. Зажатое в другом стекле, уже принявшем постоянную форму. Жидкое в твердом. Мягкое в жестком. Взгляд в ресницах. Карий в зеленом. Он часто видел такое, и лишь однажды — сплошное, застывшее окончательно стекло. Твердое в твердом. Мертвое в мертвом. Это были остекленевшие глаза Сэма, когда ладони Дина, ощупывающие его спину, окрасились красной, как вино, кровью. Когда Сэм умер на его руках в грязи этого мира, и старший брат не успел его подхватить. … Пальцы стиснули стакан так крепко, что стекло разлетелось. Дину не удастся получить беспамятство. Напиваясь красным, по отполированному дереву стойки разливалась ледяная, как отрезвление, вода. Простая вода. Порезы от стекла не скоро заживут, но Дину плевать…
Автор: Jana_J Рейтинг: G Действующие лица: Сэм, Дин Жанр: драббл Дисклеймер: Крипке
Сидела я как-то вечером, читала потихоньку слэш-фики с Перекрестка, лампа даже не гудела, и что-то так грустно вдруг сделалось и захотелось что-то написать. Острый приступ тоски и графомании. Открыла я любимый Word 2007 и начала с единственной фразы, сидящей в голове "Никогда не знаешь, почему это происходит". Потому что действительно не знаешь, что за фигня вообще творится в мире. И вот так за полчаса у меня уже была целая история. Экспромтом. Дин, говорят, вышел неканоничным, но как уже было сказано, "никогда не знаешь", почему твоего Дина считают неканоничным.))
Никогда не знаешь, почему это происходит. Почему день кажется горьким на изломе ночи, когда ты убиваешь очередного монстра и что-то в своей душе. Что-то внутри тебя содрогается и будто отворачивается, не в силах смотреть на останки зла, которые мертвы и в то же время живы, пока ты их помнишь. Пока твоя память хранит распахнутые страхом глаза очередной жертвы, в которых не отражается ничего, кроме смерти.
Смерть — это пустота. И она залезает и в твои глаза. Ты не смог спасти жертву очередного призрака/вампира/оборотня, и эта потеря стала и твоей жертвой тоже.
Что-то внутри тебя не хочет глядеть на убитое зло, но что-то заставляет тебя смотреть. Чернота с каждым разом становится все больше, и ты не в силах более отыскать в ней другие цвета, которые выцветают, как небо и дневной свет.
Когда–нибудь фары Импалы погаснут, и она на полном ходу врежется в обрыв безысходности. И падение будет мягким, как сны о снах… Сон, в котором ты не просыпаешься. И твоя изломанная, как кости после столкновения с землею, душа успокоена.
Сэм Винчестер съеден тьмой настолько, что от него остается только шрам. Шрам в сердце его брата, который ноет, когда Дин просыпается утром, и горит, когда он ломает шею и планы очередному исчадию ада.
Дин Винчестер делает ту работу, которую не мог делать его брат. И утирая со лба кровь, он знает, что она никогда не окажется на его губах… Ибо чернота не в силах пробиться туда, где жжется шрам одной автомобильной катастрофы длиною в смерть.
Название: Имена Автор: Jana_J Рейтинг: G Жанр: фанатическая фобия Дисклеймер: Крипкофилия
Дело было летом, я была с приветом... Вот так можно описать условия создания заметок, посвященных жуткой, страшной и попросту опасной суперо-мании. Как вы их не назовете, все равно бесполезно. Эти имена навсегда.
1. Всякое употребление имен «Сэм» и «Дин» вводят вас в божественный транс. Вы не видите и не слышите ничего, кроме этих трех священных букв. ГАИ, D&G, ООН, СЭМ, ДИН. Все это не может быть случайно.
2. Вы точно знаете, что такое динамическое равновесие. ДИНамическое равновесие — это когда Дин находится одновременно по правую и левую руку от вас.
3. Когда вы видите книгу, которую написал некто ДИН Кунц, вы думаете: «Просто фантастика!» и угадываете, потому что Кунц обретается именно в жанре фантастики. С минуту помусолив глазами любимое имя на обложке, вы даете себе зарок как-нибудь почитать ДИНА Кунца, потому что человек с таким именем просто не может писать плохо.
4. Когда вы читаете Чарльза Диккенса, допустим, «Записки Пиквикского клуба», и вам встречается персонаж, которого зовут СЭМ Уэллер, вы тут же начинаете искать в нем сходство с уже известным вам Сэмом. Все же этого пройдоху стоило назвать ДИН Уэллер, мысленно пеняете вы Чарльзу и морщитесь, когда папаша Уэллер называет сыночка Сэмми.
5. Любые другие произведения, где опрометчиво упоминаются имена «ДИН» или «СЭМ», тоже действуют на вас весьма неадекватно. Вы просто таращитесь на священное имя, не в силах свести с него глаз или хотя бы перевернуть страницу.
6. Когда вы встречаете в титрах фильма «Назад в будущее» имя «Дин», то вы уже с трудом улавливаете, что это композитор фильма, имеющий счастье носить это великое имя. Вы уже вообще ничего не улавливаете.
7. Любых тезок Сэма и Дина вы признаете родными. Актер Джеймс ДИН, разбившийся на машине, становится вашей личной трагедией. Вы верите в совпадение имен и судеб, как верите в то, что все демоны лгут.
8. Вы отправили запрос в Microsoft, умоляя переименовать компакт-диски в SD вместо созвучного CD. Да-да, SamDean. Вам позарез нужно 700 мегабайтов Сэма и Дина. Почему ваш запрос отправился именно в Microsoft, а не в компанию, производящую диски? Потому что все, имеющее отношение к компьютерам, находится в Microsoft. Это так же верно, как и постулат о том, что все демоны лгут.
9. Вы машинально выписываете имена «ДИН» и «СЭМ» на полях тетрадей, обоях, чеках на покупку 2 кг соли и 5 литров бензина и других поверхностях, попадающихся под руку.
10. Когда вы слышите расхожее выражение «дядя СЭМ», вам и в голову не приходит, что речь идет о капиталистическом символе Америки. Вы сразу решаете, что Сэм стал дядей и поздравляете Дина с рождением ребенка.
11. Вы навскидку назовете 10 своих признаков одержимости именами «ДИН» и «СЭМ».
Название: Покидая Остин Автор: Jana_J Жанр: игра в города Рейтинг: R Пейринг: Дин/Сэм Саммари: Дин перехотел Сэма. День депрессии для любителей слэша.)) Таймлайн: начало 5 сезона Дисклеймер: Крипке
"Это что же такое деется?" — возопила я в начале 5 сезона, когда Дин посчитал себя вполне свободным от Сэма. Уходишь — ну и уходи. Прагматичная братская любовь осталась, а где же та gigantic love? Определенно Дин больше не хочет Сэма, что я отлила в слэш-форму. Помимо эмоционального исследования я досконально углубилась в Остин. Там растет Дуб Согласия, кстати. А это дело вообще как для Винтов: 1 августа 1966 года студент университета Чарльз Уитман поднялся на верхний этаж башни главного здания с арсеналом оружия, включая снайперскую винтовку, и, соорудив баррикады вокруг себя, убил 14 человек и ранил многих внизу. Вслед за этим событием, верхний этаж башни был закрыт до 1968 года. Повторно верхний этаж закрыли в 1975 году после серии самоубийственных прыжков в 70-х годах. В 1998 году верхний этаж был окончательно открыт для всех после установления мер предосторожности и безопасности. Но в футаж фика сия поучительная история не пошла. Поэтому я и привожу ее вне контента. Работать над катастрофической ситуацией "Дин, Сэм и все паршиво" было даже более волнующе, чем читать "Мальтийского Сокола" Дэшилла Хэммета, к слову. Название — отсылка к фильму "Покидая Лас-Вегас". Который я даже не смотрела, но вроде герой там балуется спиртным...
читать фик 1. Ты засыпаешь в Остине, штат Техас. До того усталый, что не смываешь кровь вампира с лица и мыслей, и чужая — своей нет давно — подушка впитывает их.
И тебе не снится забота о Сэме, не снится, как ты заботливо прощупываешь его родное тело, оставляя на нем невидимые отпечатки пальцев, «ты мой, мой», ища возможные повреждения после схватки с вампиром. И даже не грезится, как затем ты откидываешь ладонью волосы с его шеи (сколько раз говорил — подстригись, выглядишь как девчонка, подзатыльник и тот влепить неудобно, и столько же раз боялся, что он тебя послушается), и впиваешься, подобно кровососу, в лакомую яремную вену, но не кусая, а лаская...
Ты спишь в Остине, штат Техас, впервые за долгие 4 года не преследуемый этой чушью про тебя и него. Вот уже несколько дней во снах ничего, кроме освобождения. Ты не смог бы его описать, это просто черная неизвестность, в которую ты падаешь, как на простыни, которые пахнут не альпийской свежестью, а промышленным отбеливателем.
Аллерген, на который ты не обращаешь внимания, как на рок-концерт «The Kitty Palooza» в поддержку акции «Купи котенка из остинского приюта за 35 баксов против обычных 85», в то время как очень скоро Апокалипсис сотрет с лица земли и котят, и популярные рок-группы, и всю эту чурающуюся человеческих лишений благотворительность. Хотя нет, Led Zeppelin будут жить вечно.
Ты просыпаешься в этом чертовом Остине, штат Техас, и все не так уж плохо, кроме того, что все мы скоро умрем.
Остин — четвертый по величине город Техаса. Его население — 1, 7 миллиона человек. Остин занимает третье место среди лучших для жизни городов Америки. Столицу Техаса еще называют «музыкальной столицей мира». Площадь Остина — 767,28 км². Здесь находятся Государственный университет Штата Техас, Капитолий и пара-тройка вампиров, выпивающих досуха бомжей и велосипедистов с набережной. Впрочем, вампиров в Остине уже нет.
Чем еще знаменателен Остин: здесь кончились кошмары, соблазном прыгающие за тобою в каждую дышащую на ладан кровать каждого клятого штата, от «А» и до «А», ведь все повторяется, от Айдахо и до Алабамы с передышкой на Айову.
Расточительная роскошь — поваляться в постели лишние пять минут. И просто неслыханная роскошь — не казнить себя за то, что твое тело нездорово реагирует на каждое прикосновение к Сэму. «Он же мой брат, сукин я сын!». Не прогонять жадное желание Сэма прочь, как приблудившуюся собаку. Сегодня твои помыслы не пахнут инцестом. Из запретного в мыслях лишь твердое намерение полезть в душ первым. Раньше эта прерогатива принадлежала Сэму. Смотреть на него, обернутого паром и полотенцем по выходу из ванны, было все равно что глазеть на грязевые бои девушек в бикини.
2. Одержимость Сэмом пропала. Дин мысленно перебирал историю их отношений со стороны, будто смотрел с улицы на двух парней в освещенных окнах мотеля.
…Когда пальцы брата сжимались, обжигая, на горле Дина, он даже не мог понять, задыхается ли он от нехватки воздуха или избытка чувств. Но Сэм ушел, оставив его разбитым в хлам, и он так и не узнал. За ним захлопнулась не только дверь, но и что-то большее.
А дальше были дни, заполненные до отказа, и непривычно пустые ночи. Остатки вожделения все еще ползали в темноте. Ночь — свободная страна для нечистых созданий и желаний. Люцифер на свободе из-за них обоих. Случаются не только личные трагедии, но и мировые. Импала, мотели, недоверие, охота. Все как обычно — их двое, они семья. И все иначе. Вещи на своих местах, но их невозможно отыскать. Винчестер-старший более… не зависит от брата. Не умирает всерьез и нет от его прикосновений. Сэм задел тонкую проволоку, натянутую в сердце своего охранника, запустив тем самым защитный механизм. Муки совести вплоть до седьмого шейного позвонка, то есть задумки свернуть себе шею, если внутреннее табу будет нарушено, отменяются. Неужели все закончилось, не успев начаться, дойти до того, когда было бы слишком поздно останавливаться?
Сэм неудержим. Его не сковать даже объятиями, все равно он их разорвет. Сколько раз Дин пытался обнять его душу, но она ускользала, не терпя вторжения. Все его чувства знали брата: абрисы лица и решений, озерный запах глаз, в которых тонули слезы и тайны, спокойные касания голосом и руками. Заполучить тело Сэма и отдать ему свое в полное распоряжение все же менее откровенно, чем обмен душами, на который Дин пытался раскрутить брата, чтобы создать духовную близость между ними. Но он не брал эти откровения, и они напрасно трескались на губах, которые их произносили. Дрянной кофе в белом стаканчике остывал так же быстро, как и глаза Сэма. Ни о то, ни о другое не удавалось согреть тоскующие пальцы и душу.
Во время ночных бдений, когда он не вырубался после охоты, Дин задавал себе вопрос, разделяет ли брат его любовь (какое сопливое слово), в том числе и ту, ненавидимую и запрятанную, и не был уверен в ответе — об этом не спросишь так запросто у гадалки вроде Миссури. А спросить у Сэма — пальцы мерзнут. Задать такой вопрос — идиотизм покрепче, чем идти на вендиго без ракетницы. В итоге он решил, что Сэм, в отличие от него, нормален и здоров, и подобные вещи, вроде той, чтобы остановить Импалу ночью посреди пустынной дороги и устроить гей-шоу за ветровым стеклом, никогда не приходили в его умную голову.
Брат не реагировал, когда Дин вытягивал руку по спинке соседнего сиденья, и кончики пальцев дотрагивались до напряженного плеча младшего. Не отодвигался и не приближался в ответ на то, что иногда позволял себе Дин — перегнуться к бардачку так, чтобы прямо в сердце царапались острые колени почти двухметрового Сэма, которые согнулись чуть ли не выше уровня приборной доски.
— А попросить не судьба? — лишь говорил он с непонятным выражением, с каким заказывал пиццу и опрашивал свидетелей. Дин быстро и глупо отшучивался, а сердце в футболке стучало так, что на коленях брата могли появиться синяки от этих бешеных толчков.
Вытащив после долгих ненужных поисков ненужную, в общем-то, карту, потому что сосуды дорог навеки впечатались в его глазные капилляры, Дин отодвигался, и поездка продолжалась своим чередом.
Все, что тогда ему оставалось — это украдкой урывать себе кусочки Сэма. Заказывать детскую порцию, когда голоден так, что аппетита хватит на троих. Не насыщающие полностью кусочки: грустная улыбка, от которой ныло под ложечкой и хотелось заколоть себя вилочкой, тихий ойк, который Сэм издает, когда Дин подталкивает его локтем в ребро, и от этого почти неслышного звука его внутренности судорожно сжимаются, и другие мелкие глупости. И все это вместо того, чтобы просто повалить Сэма на кровать и…
И боль… Много боли. Дин догадывался, что брат не был послан ему в подарок на Рождество, разве что презент упаковал анти-Санта. Иногда его упрямство и непримиримость даже с самим собою злили Дина так, что хотелось его ударить. Что он и делал. Сэм сносил молча и лишь смотрел снисходительной грустью, и тут же появлялась потребность влепить и себе хорошую затрещину.
Функция «брат Дина Винчестера» временами отчетливо тяготила Сэма, будто он все еще не мог определить, в чем она заключалась. Попадать в неприятности, чтобы Дин не сидел без работы? И Сэм попадал, несмотря на всю свою осмотрительность. Его безупречная логика заводила порой в такие дебри, что Дин лишь чесал в затылке. То в Стэнфорд, то в постель к вервольфу или демонице... Он даже порой начинал сомневаться, не нашлось бы в такой странной компании в постели Сэма местечка и для него. Но эти закономерные случайности самого виновника обескураживали, и Дин сходил с ума от этой невинной порочности в его движениях и поступках, не смея ее осквернять. Сэм не догадывался, что все дело в нем… Просто в нем. В его неспетой душе, мотив которой Дин иными бессонными ночами почти ловил в темноте…
Он мог просто уйти надолго или навсегда, когда считал нужным, и Дин помнил об этом, помнил всякий раз, когда старался удержать. Если бы Сэм узнал, что на самом деле чувствует к нему Дин… Вдруг он бы ушел? Он же даже не может смотреть платные эротические каналы в присутствии брата. Он просто так старается быть правильным, что делает от этого чрезмерного усердия неправильные вещи. Содрогнулся бы он от отвращения, уходя, или позволил бы все, что брат, воспитавший его, ни попросит. Так или иначе, но Дин не мог рисковать его душой, достаточно и того, что его грешна до основания. Самый беспощадный самоконтроль оправдан, когда Сэм в безопасности рядом с ним.
Единственное подарочное, что было вложено в Сэма с рождения и стало неотъемлемой его частью — никто не мог делать Дина таким счастливым, как он, не делая в сущности ничего. Всего два факта — Сэм есть, и Сэм близко — вызывали в Дине счастье. Острое, как колени Сэма. Последнее Рождество ему не забыть никогда. Не то недоразумение — быстрый обмен хилыми подарками и взглядами уже после возвращения из ада — а тот сэморучно устроенный праздник. Еще никогда и никогда не создавал праздника ради Дина. А когда он вернулся — не куда, а к кому, то в глазах Сэма кружилось уже больше тайн, чем слез. Тогда, когда Сэм всадил обойму в того солдатика Джейка, он впервые подумал, что глаза брата становятся похожи на озеро Мэниток в Висконсине, которое мстило, утаскивая людей под воду… Тот же ощутимый всплеск эмоций, затягивающий в глубины Сэма, а потом — тревожная гладь глаз и ровные слова лжи.
Родственные путы, что связали их общей охотой, незаметно рвались, истираясь от желания Дина быть рядом и от привычки Сэма быть там же. Ощущением друг друга, дозированным, как жидкое мыло, нельзя укрыться от мира, который вовлекал их в эпицентр себя. У Сэма появилась новая Руби взамен старой, у Дина — воспоминания об аде и знакомые ангелы, уготовавшие ему миссию. Желание мести и другие разрушительные желания (но уж точно не такие, как у него) сжигали Сэма дотла, и Дин все это видел и ничего не мог поделать. Все равно что лезть в огонь голыми руками, запрещая ему гореть. И как же обжигали сэмовы слова о слабости брата после ада и сэмовы пальцы в мимолетном прикосновении — они одновременно потянулись в очередной забегаловке за кетчупом.
Пластмассовый конус пожарного цвета опрокидывается, колпачок отлетает и, по закону подлости, кетчуп, который невозможно выдавить, когда надо, потеками хлещет на плохо вытертый стол. И он, не отрываясь, следит за тем, как Сэм созерцает эти красные лужицы, обмакивает в кетчуп палец, проводит длинную дорожку, не касаясь при этом поверхности стола, а затем задумчиво засовывает палец себе в рот. Дин, не отрываясь, продолжает смотреть, как язык Сэма слизывает с верхней губы алую каплю, и его совсем некстати охватывает возбуждение. Глаза брата нахмуриваются, точно он рассчитывал ощутить на кончике языка другой вкус. И скоро Дин узнает, какой именно — вкус демонической крови, и Сэм будет кричать ему, что пил ее не ради забавы.
И все это время Дин его хотел. В соседстве ночной засады на нечисть, идя рядом с ним по затемненной улице, заказывая номер у стойки регистрации. Зажатый в ладони ключ от номера терся о серебряное кольцо на пальце. Дин останавливался перед безликой дверью и медлил, не решаясь войти домой. Место, где его ждет Сэм, всегда похоже на дом — раскрытый лэптоп, куча распечаток и вырезок, рука с тонким кожаным браслетом на запястье лежит на открытых страницах старинной книги. И главное — как Сэм смотрит на него, когда брат входит. Но Дин не решается войти, потому что не помнит точно, ждут ли его или Руби.
И вот, наконец, руки на его горле. Какое облегчение…. «Ну давай же, сильнее, Сэмми! Закончи все это» — мысленно умолял Дин. Но Сэм разжимается и уходит, как он всегда боялся. Лучше бы удушил. Дин хрипит вдогонку проклятие. «Уйдешь — не возвращайся». Но разве это его остановит? Винчестер лежит на усыпанном осколками желания и стекла полу целых 5 минут. Расточительная роскошь. Неслыханная роскошь. Продолжать жить и дышать чертовски трудно, но он делает и то, и другое после того, как время истекло, и он поднялся поверженным победителем. Но кто победитель — он или Сэм?
3. — Иногда в ЖЖ попадаются очень интересные посты, — наставительно говорит Сэм брату, не отрывая глаза от экрана лэптопа. — Смотря что считать интересным, — бурчит Дин в ответ, переключая канал телевизора. На Сэма он не смотрит. — Например, отчеты туристов и путешественников. Местные жители порой даже не замечают, что у них творится под носом. Эффект привыкания, — привычно разъясняет бывший студент Стэнфорда с лекторскими интонациями. Но он не на того слушателя напал: — Я предпочитаю местную прессу, разделы «Несчастные случаи», «Некрологи» и «Юмор». Сэм счел за благо просто зачитать: — «А еще в Остине живет сама большая городская колония летучих мышей, под одним из городских мостов. По вечерам народ собирается на них смотреть. О начале вылета можно узнать по ЗАПАХУ. Они вылетают из-под моста, их тысячи, выглядит забавно. Жалко, что мыши стеснительные, и вылетают только когда уже совсем стемнеет». Там еще про экстази и группу девочек из Африки и Индии. Тебе должно понравиться. Дин делает вид, что не слышал последнего предложения. — Вот только не говори мне, что это колония вампиров, которые по ночам превращаются в летучих мышей. Брэм Стокер с его «Дракулой» нереально облажался. — Все гораздо проще. Летучие мыши — это домашние питомцы вампиров. Что-то вроде комнатных собачек. Ты же знаешь, как вампиры ценят семейную жизнь. И посуди сам — пока все пялятся на мнимых кровососов, настоящим очень легко выбрать себе жертву. И запах… наверняка парочка обескровленных трупов, но никто туда не сунется. К тому же это самый распространенный обманный прием — слишком просто, чтобы быть правдой, и те охотники, которые знают о вампирах только то, что на них лучше идти с мачете, а не чесноком, заслышав о летучих мышах, сразу скажут: «Детские байки». — Убедил. Сводки пропавших? — спросил деловито Дин. — В районе набережной находят много брошенных велосипедов… иногда их вылавливают из воды. И в последнее время там по вечерам довольно безлюдно, судя по полицейским отчетам. — Это точно вампиры. Осторожные, гады, — окончательно удостоверился Винчестер-старший. Сэм процитировал: «Поскольку Остин считается самым либеральным городом в Техасе, туда съезжаются все гомосексуалисты, хиппи и художники…» — Да уж. Таким фрикам, как мы, там никто не удивится, — заключил он. Это точно, не каждый город удостоится чести принять героев, устроивших на пару Апокалипсис. — Значит, Остин… — безрадостно сказал Дин.
Они едут в Остин и несколько дней выслеживают вампиров, один из которых оказывается рок-музыкантом. Лестат выискался, ишь ты. Отличный повод пробраться за кулисы и взять автограф. «Нам очень понравилось шоу», — говорит Дин вполне правдиво, вытирая окровавленный резак об афиши на стенах гримерки. Сэм закатывает глаза под потолок, а отрубленную голову — под узкий кожаный диванчик. «Изнанка жизни звезд», — бросает Дин, блуждая с братом по темным закоулистым коридорам в поисках выхода. Сэм говорит, что ненавидит Энн Райс, а Дин его подначивает: «Я знаю, ты любишь ее готические, а точнее, бредовые, интервью с вампирами».
Поселяются они не в «Ритце» на 6 улице, а в гораздо более скромном заведении; перекусывают в маленьком кафе, под радужной вывеской которого висит гигантский малиновый спасательный круг.
Дин Винчестер просыпается в Остине, штат Техас, и он спасен.
Он охватывает взглядом всего Сэма, вытянувшегося на слишком короткой для него кровати, и аморальные мысли его не беспокоят совершенно. Отныне он законопослушный гражданин хоть в одной, 11 по счету, заповеди — «не возжелай брата своего». Это называется «протрезветь». Или «завязать».
Больше он не сорвется в бар, едва брат уснет, не в силах вынести жгучего желания сесть на кровать и провести ладонью по его руке вверх так, что Сэм проснется, и прежде, чем он вспомнит свое имя и имя брата, Дин закроет ему рот своим безымянным ртом. И он не будет больше мешать далеко заполночь в баре виски с текилой, представляя, что он — виски, Сэм — текила, и им так хорошо вместе в одном стакане. Он никогда не закажет больше текилу и виски в коктейле. Только по отдельности, а лучше вообще пиво.
4. — Проснись и пой, Сэм! — привычно выдал Дин установку. — Я иду в душ первым. Вчерашний вампир еще на мне.
Сэм проснулся моментально, будто сменил «off» на «on», и повернулся к брату со странным выражением сожаления, в которое Дин предпочел не вникать. Мало ли о чем тот сожалеет. Об Апокалипсисе, не снятом с дерева котенке, за которого в базарный день дают 35 баксов, или о возможности принять душ первым. Его проблемы, в которых он устал разбираться.
Через час вещички были почти уложены, оружие вычищено, Дин свежевымыт. Пора уходить. Ангелы сегодня еще не объявлялись, так что начало дня можно считать удачным. Все, что требуется, это бургер, бургер и еще раз яичница с беконом.
Хотя, проверяя магазин своей Беретты, Дин не мог отделаться от мыслей, что выигран лишь один раунд, и запретное чувство к брату в нем еще взыграет. Надо убедиться, что с этим постыдным боксом с самим собою покончено.
Сэм сидел на своей кровати и наблюдал, как брат носится по номеру, ища свои носки, которые почему-то оказались один под кроватью, а второй под раковиной. Имущество самого Сэма уже давно мирно покоилось в рюкзаке. Его носки всегда ходили парой.
— Какое у нас сегодня дело, Дин? — спросил он, только чтобы что-то сказать. — Ты, разумеется, разыщешь клуб поклонниц Джейн Остин и будешь сидеть там, утирая слезы, с ее томиком и носовым платком с монограммой до самого закрытия, — у Дина легко получалось острить, а в таком городе, как Остин, вообще получалось само собою. — Что же до меня, то я собираюсь искать гнездо вчерашнего вампира. Он тут был на гастролях. Почти как мы. Это гнездо, судя по всему, где-то в соседнем городе, не удивлюсь, если он называется Бронте.
Сэм тоже перестал удивляться неожиданностям Дина. Ну подумаешь, его брат, никогда не учившийся в колледже, знает о Гомере и Курте Воннегуте, а теперь еще и о викторианских писательницах Джейн Остин и сестрах Бронте. Не говоря уже про Энн Райс. Он так нуждался в Дине… В том, который не сыпал именами классиков, а произносил лишь его имя, да так, что сердце екало. «Сэм. Сэм. Сэмми». Иногда это «Сэмми» раздражало, иногда бесило, а чаще всего наполняло нежностью, которую он не умел выразить. Но его сердце всегда пропускало один удар, вот это не менялось никогда. Никому другому не позволялось называть его так. Уменьшительно-ласкательно. Касаясь словом. Теперь же это «Сэмми» висело в воздухе. Дин ему больше не верит. Дин его … Не хочет. Не любит.
Сэм вздохнул. Дин даже не повернулся, увлеченно засовывая вновь обретенные носки в сумку. А раньше он бы моментально уловил его малейшее движение.
Он знал о всех чувствах Дина к нему, и все ждал, когда же старший брат сделает что-то. Сам он не мог сделать первый шаг. Тогда страх и осторожность оказались бы в Дине сильнее других чувств к нему, и все было бы испорчено. Сэм же был готов давно, с той самой секунды, когда Дин посмотрел на него пересохшими от жажды его, Сэма, глазами, и тут же отвел взгляд. Это произошло очень давно и повторялось очень часто. Но брат все никак не решался — а Сэм боялся его подтолкнуть. Ему приходилось притворяться спящим, ожидая, но Дин не приходил к нему ночью в кровать, а ворочался на своей, и Сэм зарывался лицом в подушку и обиду.
Иногда старший брат касался его, и Сэм делал вид, что ничего не замечает, хотя желание бродило в его венах. Только огромным напряжением удавалось держать себя в руках, чтобы их не распускать. Чтобы не сплести пальцы на затылке Дина, притягивая его к себе так близко, чтобы между их губами не оставалось больше ничего — ни воздуха, ни опасений.
Многие желания оказывались в нем сильнее желания к Дину. Нормальности, мести и силы, победы любой ценой. Но почему-то именно голод по брату был неутолим, в отличие от жажды, которую можно заглушить кровью и обманом. Только в Дине можно утвердиться, когда вокруг все рушится.
Сэм завел специальный «блокнот ревности», как он его про себя называл. Там он записывал, сколько длились любовные приключения его Казановы. Имя — и срок. Часто вместо имени, которое Дин не удосуживался узнать, ему приходилось ставить X. Любовным рекордом брата стала мулатка Кейси — 2 месяца, что безмерно удивило Сэма. С кем бы ни проводил Дин пару часов, ночь, день или даже неделю, он все равно в конце концов возвращался к нему. К Сэму. И его глаза несколько мгновений хранили виноватое выражение, прежде чем он отводил их в сторону, возвращаясь с очередного свидания.
И сейчас… Он не мог потерять Дина, и так утеряно фактически все, пропал даже тот блокнот, купленный на заправке. Зато он помнил записанное наизусть и мог подойти вплотную к Дину, и, глядя ему прямо в глаза, точно воспроизвести вслух записи. «Джейми — 14 часов…» Но не подойдет, чтобы не потерять то, что еще осталось между ними. Обрывки доверия и газет на полу.
Дин нагнулся, скомкал обрывки местных газет и отправил их в мусорную корзину метким броском. …Решение приходит, когда его совсем не ждешь. Запихивая в карман спички, Дин сообразил, как узнать, исцелился ли окончательно от этих фрейдистских штучек. Он попробует то, на что никогда не решался. Всего один шаг вперед покажет, возможны ли в принципе все остальные.
Быстро, чтобы не передумать, он швырнул сумку на кровать. Уже стоящий у порога Сэм обернулся на звук. Дин — решительный, настойчивый — сбывался прямо на глазах, и мысли сбивались.
Рюкзак мягко скользнул на пол, когда Сэма будто что-то подтолкнуло навстречу брату. Он успел пройти всего лишь метр, когда был взят в надежное кольцо рук и прохладный рот приклеился к его рту так сильно, что он чувствовал, как твердо-мягким губам Дина не хватает места уместиться в контурах его рта. Предвкушение бурлило в крови. Наконец-то старший брат перестал упрямиться. Зачем с собой бороться, если все так… хорошо? Только через некоторое беспамятное время секунды потекли снова, и обнаружилось, что Дин, затеявший все это, совершенно на него не реагирует и лишь позволяет изображать Мэг Райан в фильме «Французский поцелуй». Но это ничего… Сэм все исправит. Его нетерпеливые руки шли по Дину тяжелой походкой, с нажимом ступая на его напряженную спину, перепрыгивая через сведенные лопатки, желая еще, еще, еще… Охватить, открыть, обдать своим жаром. Разгоряченные движением пальцы остановились на шее, залезая под воротник рубашки, запрокинули с яростной нежностью голову Дина, губы в лихорадке оторвались от бесчувственного рта, шагая вниз по коже… Если бы он мог, он пробрался бы через кости Дина, чтобы узнать его всего, всего…
Но черты Дина оставались холодными и неподвижными даже на ощупь губ. Сэм открыл глаза и заглянул в лицо брату. Оно ничего не выражало, и дыхание Сэма оборвалось пониманием. Дин пошел на этот поцелуй, держа все под контролем и не испытывая того влечения к нему, которое было — было! — совсем недавно. Брат отступил назад, и руки Сэма безвольно упали, но тут же налились злостью. Подняв взор вверх, чтобы закатить выступившие слезы обратно, он увидел сам себя — потолок был зеркальным. Боль смазывала его контуры, подрагивающие унижением и отчаянием.
Горло Дина заклекотало, и Сэм оторвался от своего зеркального двойника, по чистой случайности такого же несчастного, как и он сам. Звук в горле брата был рвущимся наружу смехом. И снова время потеряло свои карманные часы, и когда младший Винчестер пришел в себя, то его кулак сам собой летел в подбородок, вечность тому назад покрываемый короткими поцелуями. Удар. Костяшки пальцев саднят. Внутри тоже саднит.
— Все хорошо, Сэм. Все хорошо, — сказал Дин, когда вновь обрел способность говорить. Сэм раздавлено молчал, сытый по горло этими «все хорошо». Все не так хорошо, как могло бы быть. Он вскинул потертый рюкзак на плечо и вышел.
5. Давным-давно, кажется, в прошлый вторник, Винчестеры побывали в одном предприимчивом местечке, где, как обещал рекламный буклет, законы физики теряют свой смысл. Это громогласное заявление подкреплялось столом, привинченным к потолку. Дешевая бутафория, невиданные чудеса за пару баксов, детям скидка. Вода не выливается из перевернутого стакана. Дин знал механизм этих так называемых чудес для простаков или тех, кто сознательно готов закрыть глаза, чтобы получить свое незамысловатое удовольствие. В самом обещании волшебства уже крылась невозможность его исполнения.
Но Остин, штат Техас, где совсем иначе засыпаться и просыпаться, действительно являлся местом, где законы физики теряли свой смысл. Физическая страсть испарилась с поверхности братских чувств Дина. Он даже не успел привычно прикинуть, как его выходка отразится на Сэме. Первый закон долой. По большому счету ему даже наплевать, что Сэм узнает о его болезненной страсти или о выздоровлении от нее. Правда нужна и ему тоже.
А правда в том, что все изменилось, потеряло смысл. Когда его руки сомкнулись за спиной Сэма, безбожно изминая его клетчатую рубашку, Дина не пронзило разрядом прикосновения. Частота его дыхания не повысилась ни на один герц, когда их рты притянулись друг к другу, как противоположные полюса магнитов. Колени не дрогнули под силой гравитации, а центробежная сила не заставляла кровь приливать к сердцу и низу живота. Тело Дина отныне не подчинялось законам физики, как когда-то.
Дин безразлично смотрел в потолок, пока по его плохо выбритому подбородку скользили пытливые губы. Немного щекотно и все. Он видел усталость в своих глазах, мужские руки, обвивающие его шею. Видел свои не слишком чистые ботинки. Крышечку от бутылки пива на столе. А вот Сэма и Дина вместе не было. Отражались лишь отдельные детали, не желающие складываться в одно целое. Оптическая иллюзия? Всего-навсего законы физики, которые не работают лишь для него. Ибо все, чего теперь не было в Дине, кипело в брате, и он опытным путем мог вычислить температуру плавления, тот момент, когда Сэм положил бы нетерпеливые пальцы на его скулы, требуя-умоляя продолжения горящими глазами… И фаланги его пальцев пылали бы на щеках узкими линиями расплавленного металла, прогревая насквозь. Но Дин не хотел знать эту температуру.
У него самого — 36, 6. Здоров. А здоровый человек не затягивает эксперимент, изживший себя. Он узнал, что было нужно. И даже сверх того. Воистину любовь слепа, ибо как он мог не замечать, что брат хотел того, что и он? На самом деле список вещей, которые хотели Винчестеры на двоих, был мал, как вероятность существования вампира, пьющего только содовую: найти отца, убить желтоглазого демона, и, как оказывается, хотели друг друга.
Какая же досадная ирония таилась в том, что достаточно было всего лишь протянуть руку и сорвать то, о чем мечталось — запреты из головы, поцелуй с губ, одежду с тела.
Получить по-взрослому, без этих тинейджерских фантазий «я с моим братом в лифте» или, скажем, «погром в общественном туалете, третья кабинка справа». Настоящее не нуждается в демонстрации, лишь в закрытых дверях.
Дин в одно мгновение охватил все: как они были бы счастливы, засыпаясь в объятиях друг друга и как мучились бы, просыпаясь, от ревности… Он видел, как удерживает брата, прижав его позвоночник к скомканной простыне, и Сэм пробегает подрагивающими пальцами по его груди, неизменный кулон ложится прямо в его солнечное сплетение, и тогда Дин тянется к его уху и выдыхает шершавым шепотом только одно слово — «Сэмми», и отчетливо слышит, как сердце брата пропускает удар. А потом Дин увидел, как Сэм уходит, чтобы не зависеть от него слишком сильно. Кое-что никогда не изменится.
Все эти видения промчались одновременно в голове, и он отшагнул назад, в сумрак полузадернутых штор цвета зеленого стекла, в неровный рисунок обоев. Ресницы брата дрогнули, летя вверх, и глаза вопрошающе заглянули в его глаза, будто точно между ними проложили прямую. До противоположного конца которой не дойти им обоим. Слишком велико расстояние. Глаза Сэма расширились, когда он осознал очевидное. Он перевел взгляд вверх, и от Дина не укрылись невысказанные слезы.
Они же могли быть счастливы, могли, если бы вели себя смелее и безрассуднее, а не вздыхали осторожно друг по другу год за годом, проливая кровь за кровью, а не смешивая ее в одно целое... Пока не стало слишком поздно. Пока все не перегорело, не исчезло в одночасье непонятно почему, так же необъяснимо, как появилось. Что бы это ни было, этого уже не вернуть.
Как это… смешно. Жажда по озерным глазам Сэма. Вот же вода, ты же умирал от жажды — наклонись и пей, пей, пока не захлебнешься. Манящий, недоступный напиток богов… Которые смеются над желаниями смертных. Можно отдать жизнь за то, что тебе было нужно, а получить это же задаром, когда ты уже в этом совсем не нуждаешься. Когда любишь Сэма только как брата, не больше и не меньше.
Что ему действительно сейчас нужно, как это выпить пива. И побольше. После того, как очухается от удара в челюсть. Что ж, он бы и сам себя ударил на месте Сэма. Нельзя обещать того, чего не можешь дать. Зато больше нет недомолвок. «Все хорошо, Сэмми». Вот теперь все хорошо.
Дверь за Сэмом неслышно закрылась, и смех прорвался наружу.
6. Ты покидаешь Остин, штат Техас, со смешанным чувством облегчения и вины. Что здесь несомненно — это отличное пиво, пусть оно и горчит в последнем глотке последней, шестой по счету, бутылки.
И некому сказать, что тебе, пожалуй, хватит, что ты нализался как последняя свинья. Некому вести тебя к машине, волоча твою руку и весь остальной вес на своем плече, и тебе — да-да — не хочется убирать руку с этого плеча, потому что это самое приятное ощущение в мире. Но приходится, так как тебя спихивают на пассажирское сиденье, заводят машину со второй попытки и после небольшого молчания спрашивают: «Ты в порядке?» И, совсем не веря в то, что несешь, ты отвечаешь: «Все просто зашибенно. Расслабься, Сэмми».
Этого больше никогда не будет. И некому спросить тебя, почему. И правда, почему однажды ты просыпаешься другим? Почему тебе так паршиво, если все так хорошо?
Ты выйдешь на свежий ночной воздух неожиданно трезвым и медленно пойдешь один к Импале. Сядешь, ключ зажигания повернется идеально. И будешь молчать весь путь по скоростной трассе № 290 до соседнего городка, где надо обезглавить гнездо вампиров-рокеров. Лейся, песня и кровь. А потом обязательно подвернется что-нибудь еще: полтергейст, призрак со скалкой, всадники Апокалипсиса на отпадных тачках… Несколько раз твои глаза обратятся к пустующему сиденью справа, и рука непроизвольно дернется включить АС/DС на полную катушку, чтобы прогнать тишину.
Ты никогда не вернешься в Остин, штат Техас, пусть этот занюханный городишко самый приятный на свете и каждый год 28 мая там празднуют День Рождения ослика Иа.
Выезжая из города, ты останавливаешься у дорожного указателя «Добро пожаловать в Остин», сдаешь назад, выходишь из машины, расстегиваешь ширинку и облегчаешься прямо на указатель. Вот теперь тебе действительно полегчало. И никакой вины. Никакого стыда. Только чувство, что ты что-то забыл… Бутылка осталась стоять на столе в номере мотеля. Из нее Сэм отпил всего две трети. Он всегда выпивает лишь две трети, всегда.
…Когда-нибудь — ты очень надеешься — и у Сэма будет свой Остин, пусть даже не в штате Техас.