Написано на kink-fest на винцестном сообществе

[janaj]

Название: Сlose enough/Достаточно близко
Автор: Jana_J
Рейтинг: R
Жанр: крэк, бейби, крэк
Таймлайн: начало 7 сезона
От автора: некий отрывок на тему безумия
Написано на заявку: После того, как у Сэма упала стена, он может осознавать, что окружающий его мир реален, только когда прикасается к Дину. Секси-тайм на узкой кровати, Сэм всё время хватается за Дина.

любимое про шизофрению

Сэм держит все под контролем. Разве что иногда из него пропадают фрагменты. Только это не расхищение тела, а расхищение памяти. Выпадающие промежутки времени, когда абсолютно не помнишь, почему стоишь на шоссе голым, ведь ты шел в ванную чистить зубы.
Сэм помнит зубную щетку. Точнее, ему кажется, что он помнит, на самом деле это может быть любая щетка, не обязательно даже его. Фоторобот зубной щетки. Рельеф под пальцами кажется знакомым...

Сэм сжимает и разжимает пальцы, держащие сотовый, они немного заторможены.

Это, конечно, издевательство, но он стоит ночью на федеральном шоссе, мерзнут пальцы и все остальное, и на билборде реклама зубной пасты.
Сэм звонит Ларсу Ульриху. Все, что Сэм знает: если он поднимет голову, то на небе должны быть звезды. Ларс Ульрих отвечает. Музыка, небесная музыка.

— Э… Дин? — говорит Сэм, это как говорить с самим собой вслух. — Ты не мог бы забрать меня? Шоссе в никуда, тут еще билборд, гигиена зубов.
Из динамика доносится музыка, чистая, хрустальная музыка ругани Дина.
— Я включил GPS, я знаю, где ты, я приеду. Ты только дождись меня, Сэм, — наконец Дину делается легче, по крайней мере давление в трубке уменьшается, она даже немного остывает в руке Сэма.

— Я все равно не знаю, куда идти, — Сэм растирает холодное предплечье. Кругом очень тихо, и от асфальта босым ступням идет прореженное тепло, накопленное за осенний день. Весьма отвлеченное место, в котором находится весьма отвлеченный Сэм.

Когда машина приближается, ее можно узнать даже в темноте: особый ход, рисунок шума двигателя. Сэм прикрывается от слепящего света фар сотовым, фиговый листок нашего времени. Безотчетное движение. Дин выскакивает и сразу окружает его, он будто со всех сторон. Накидывает на плечи куртку, придерживает одновременно его запрокинутую голову и бутылку виски, потому что Сэм не может удержать гладкое стекло в руках. Виски скатывается по будто оплетенному прутьями горлу вниз, закон тяжести, и в животе сразу делается тепло. Желудок, расположенный в центре тела, определенно имеет стратегическое значение. Дин держит его сквозь куртку, а Сэм держит все на весу.

Наверное, стоит сказать, что это все выскальзывает из его рук и его сознания.
Но Сэм молчит, потому что все в порядке. Не хуже, чем обычно.
У Дина в глазах странное выражение усталости, будто он прошел весь этот путь пешком или даже прополз по-солдатски на животе, и Сэм опускает голову ему на плечо, чтобы не видеть этого взгляда. На небо он не смотрит тоже, вдруг там нет звезд, как положено, и не было никогда, как не было Сэма. Если бы его не было, то…

— Сэм, садись в машину, — голос у Дина, как рекламный лозунг. Крайне убедителен и даже неоспорим. Сэм отрывается от изучения сверкающей розовой зубной щетки на билборде и ныряет внутрь Импалы.

Может быть, в следующий раз, когда Сэм захочет умыться, он очнется у Ниагары, и будет очень хорошо, если он не обнаружит себя в бочке, оглушительно летящим вниз. Молодожены, вечно толпящиеся у водопада, наверняка придут в восторг. Сладкий медовый месяц. Сэм кладет руку на колено Дина, и все кажется реальным. Все и есть реальным, думает Сэм, когда Дин высказывается грубо и трогательно про его собственные голые коленки, пропарывающие приборную панель, как раскладывающаяся гладильная доска.

Если верят только в то, что видят собственными глазами, то Сэм верит в Люцифера, направо и налево раздающего ему консультации и упаковки лосьона после бритья.
— Твой любимый запах, но вряд ли перебьет аромат гниения в клетке, — Люцифер предупредителен. — Ты чувствуешь его?
— Нет, — отвечает Сэм, — нет.

Сначала он отвечал вслух, потом про себя. Какое-то городское предубеждение против разговоров с самим собой. Теперь все переговоры ведутся не за столом, а в голове у Сэма, на обломках стены. Он видит эту стену подходящей сценкой из романа Дюма про мушкетеров. Голосов два. Один —Шепот, другой — Крик. Один — Сэм, другой — Люцифер. Разве что Сэм не помнит, кто из них кто, потому что шепот может усиливаться до крика, а крик слабеть до шепота. Дин говорит, что во времена мушкетерских переговоров Сэм вылетает, замирает, неподвижно уставившись перед собой. У Дина резкий, но низкий голос, не шепот и не крик. Но когда Дин оказывается в голове у Сэма, то его голос лишается тембра, остается лишь громкость, которую можно настроить. Сэм не совсем уверен, у кого в руках пульт, кто регулирует звук, но кто же, как не он, Сэм.

— Эй, я сниму эту картину, если она тебе не нравится, — щелкает Дин пальцами перед его лицом, но Сэм не реагирует. Дни в Монтане проходят несколько однообразно: Бобби часто уезжает, и остаются только Дин, Дин и Сэм, потому что любимая форма Люцифера — это любимая форма Сэма — это Дин. Сэм все еще выстраивает безукоризненные логические цепочки, впрочем, у него ощущение, что это цепи, сковывающие его вдоль и поперек. Реально только то, что ты чувствуешь. Не то, что ты видишь, думаешь и даже знаешь. Почувствуй голой кожей. Почувствуй под кожей.

На стене напротив Сэма висит в пыльной раме скверная репродукция Караваджо, называющаяся, как Сэм помнит из альбомов по искусству, которые просматривал вместе с Джессикой по вечерам, «Корзина с фруктами», и изображающая корзину с фруктами соответственно. Очень редкий случай, когда название совпадает с называемым.

Насыщенные, переспелые фрукты кажутся темнее, чем следовало бы. Старение времени, но это же не оригинал Эпохи Возрождения, одергивает себя Сэм. Скользкая на ощупь кожура винограда прямо на его глазах лопается, раскрывая перезрелую мякоть. Яблоки мятые и мягкие, как тело после побоев. Сэм чувствует сладковатый запах гнили, как какой-нибудь парфюмер Зюскинда.

Голос спрашивает:
— Ты это чувствуешь?
— Нет, — говорит Сэм, — нет.
— Нет, ты это чувствуешь? Китайская еда портится раньше, чем успеешь открыть коробку, — бурчит Дин. — Сними ты уже эту ободранную рекламу садоводства, Руфус не обидится, раз она приводит тебя в такой ужас.

После недостает фрагмента, а дальше Сэм отвечает:
— Эта коробка простояла тут неделю, прежде чем ты ее открыл, Дин.
— Ты еще тут, Сэм? Ну прости, просто я не люблю китайскую еду, и кое-кто, кто ходит за жратвой, мог бы знать об этом, как ты думаешь? — у Дина такой вид, будто он сейчас начнет швыряться вещами и палочками для риса в том числе.
Его брат сущий ребенок, когда болеет. Сэм приносит ему подушки, стаканы, хрустящие пакеты с быстро портящейся едой и что почитать, спасибо хоть не апельсины и букеты с пожеланием выздоровления, читается во взгляде Дина.

Дин ужасно, ужасно раздражен, разговаривает с Бобби больше, чем с ним, и Сэм не знает, как это исправить. Он ничего не знает, просто каждую ночь толкает Дина, чтобы выбить себе немного места на его неразложенном диване. Дин обиженно дышит и пытается его отпихнуть, но в конце концов Сэм всегда удачно устраивается, зажимая его гипсовую ногу между своих голых пяток, и осторожно проводит пальцами по нему, как слепой, читая его методом Бройля от чистого лба до здорового колена, куда дотягиваются руки, и Дин ничего не говорит.
Прошлой ночью Дин снизошел до того, что попросил почесать ему гипс.
Может быть, этой ночью он даже позволит подрочить ему.
И странное во всем этом лишь то, что раньше разрешал Сэм.

Здесь должна быть какая-то нравоучительная история про инцест, но что тут сказать, Сэму просто нравится, когда именно Дин. Дин хороший брат, хороший любовник, и затрещины он дает тоже хорошие. Такие, откидывающие в реальность. Боль — это самое сильное из всех чувств, может быть, даже сильнее любви, с которой она на короткой ноге. И поэтому нет ничего настоящее боли, но только в последнее время Сэм начал постигать, что самая лучшая, самая крепкая боль не физическая (что объясняет широкие возможности Ада), и Дин вполне обеспечивает его этим типом боли в количестве, достаточном для того, чтобы отличать реальность от ю-туба. И надо сказать, Сэм плохо чувствует себя в этой реальности. Из нее хочется сбежать. MTV не придет в заброшенный дом Руфуса снимать их коллекцию ножей и ванную комнату, поэтому Дин поглощает чипсы и мексиканские сериалы, а Сэм, увольте его от этого, читает Некрономикон в формате покет-бук, подпирая строчки глянцевой открыткой с Лео, которой был заложен томик. Старые, старые времена, Ди Каприо до «Титаника», и очень странные вкусы Руфуса. Лео дает толковые комментарии касательно астральной магии, принципы которой изложены в Некрономиконе. То есть Люцифер, разумеется, Люцифер, бог из машины, мальчик из открытки. Люцифер улыбается и говорит, Сэму остается только слушать.

Еще несколько фрагментов пропадают, Дин спрашивает, где он был, в порядке ли он.
Сэм говорит, что все хорошо, и он в порядке.
Ему приходится отвернуться, чтобы сказать это, но он в порядке.
— Я себя чувствую, как в «Близких контактах третьей степени», — не слишком радостно замечает Дин, аппелируя к своим любимым познавательным фильмам. — Ты загадочен и скрытен, как внеземной разум.
Ночью он раскрывает руки Дина, раскрывает Дина, и внутри Дина находится единственная сносная реальность.
Днем он разбирает и собирает беретту на время. И все равно какой-то детали, какого-то фрагмента не хватает, и это сводит его с ума, хотя с пистолетом же все в порядке.

В нескольких штатах от Монтаны (Сэм забыл, сколько это будет в днях и в мотелях) Дин останавливает машину и говорит весомо:
— Ты же ведь никогда не принесешь мне пирог, не так ли, Сэм.
Сэм сам не знает, что же мешает ему различать сливочный крем от начинки с мясом и луком, и смешивается.
— Ладно, — сдается Дин, смотря в его лицо, — ладно.
Сэм беззащитно поднимает руки, смотря сквозь солнце.

Сегодня странный горький воздух, и лучи не касаются земли, тают где-то посередине.
Дин отпускает руль и дергает младшего брата на себя за отвороты куртки. Сэм от рывка валится ему на плечо, голова чуть не пробивает стекло, пальцы спасительно цепляются за спину. Дин держит его за голую шею, бамбуковый стебель, гладит ее, привычно откидывает мешающие волосы и прикусывает там, за ухом, где тонко.

— Зато у тебя, Сэмми, никогда не перестанет стоять от этого.
Нет, все же Дин не сдается. Он отпускает Сэма, который растерян, и тяжело дышит, и ерзает на сиденье, и умоляюще смотрит на Дина в поисках продолжения.
— С тобой все же в порядке? — говорит Дин, давя на газ, — Не так ли?
Сэм сжимает ладонь между коленями, кивает головой и сильнее прикусывает нижнюю губу, к которой приливает кровь, зубами.