Название: S-fiction. Chapter I. Spice Fiction
Автор: Jana_J
Рейтинг: NC-17 фрагментарно
Пейринг: винцест, имитация винцеста
Таймлайн: 7.06
Саммари: левиафаны аka Винчестеры
Жанр: гурманское и философское шоу Ганнибала Лектора
Дисклеймер: да все, все
специи по вкусу
Люди называют их левиафанами и чудищами. Они же были безукоризненно безымянными, пока не вышли наружу из Абсолюта.
Теперь они называют друг друга 1 и 2.
Первый и второй. Удобные числительные.
Люди придумали имена и звания, но нет ничего информативнее и упорядоченнее цифр.
— Есть римские цифры, а есть арабские, — говорит Первый, для вкуса обсыпая тмином ушную раковину кассира в каком-то захудалом магазинчике на заправке, где продаются детские цветные браслеты и упаковки негазированной воды. Плоть нежная и хрустящая. — У каждого свои заморочки. Термин «цивилизация» объясняет многое, но не объясняет человеческих существ.
— Все-таки Первым должен быть я, — говорит Второй, недовольно рассматривая в зеркале заостренные, будто начерченные зубочисткой, лицевые линии того, кого называли Сэмом Винчестером, Сэмми, Антихристом, сосудом Люцифера, сукиным сыном, а потом снова Сэмми, Сэмми, Сэмми.
Сам Сэм называл себя фриком, и артикуляция у этого слова была немного горькой, как сырая печень, уголки губ при произношении расходились остро, режущей кромкой. Второй не понимал расхождения значений между именующим и именуемым, это были увертки против сущности вещей. Вещи из Чистилища, откуда он пришел, были обглоданы до хруста, они сразу показывали свой костяк.
Бровь Первого медленно приподнимается. Движение понято и адаптировано, но еще не отработано.
— Субординация, — напоминает он. — Я сильнее тебя.
— А вот он, — Второй кивает вниз и в сторону, указывая на собственное плечо, — сильнее его.
— Только физически, — усмехается презрительно Первый.
Они ведут долгие разговоры в забегаловках. В машине выходит слишком натяжно, потому что у них обоих ровные, натянутые голоса, не заточенные под эмоции. Продукт голосовых связок кажется сухим и потресканным, неприятным на слух. Их голоса, взятые из чужого горла — как ножи, только режут не телесное, а воздушное пространство.
А в забегаловках разница сглаживается, пропадает в гуле голосов.
— Положи салфетку на колени, Джонни, и не вертись по сторонам, слышишь!
— Не забудь заехать в химчистку и забрать костюм. Да. И я тебя.
— А я тебе говорю, она встречается с Кенни из бухгалтерии! Вчера рыдала в туалете.
Маленькая амебная жизнь, в которой так просто затеряться. Они сидят в центре всего этого и дают оценку всему, что видят и что знают. Они одеты дважды. Когда они уходят, то оставляют на чаевые пулеметную очередь. Все идет по плану. Людей так просто запугать. Протоплазма их чувств. Нажми на нервное окончание и курок.
Второй любит лакомиться аксонами, этими тончайшими отростками высшей нервной деятельности. Они похожи на морские анемоны с юркими щупальцами и щекотны. Их нужно есть без приправ, свежими и отмирающими.
Они подчиняются указаниям свыше и движутся по стране, дискредитируя Винчестеров. Они проносятся, как вихрь, оставляя после себя разрушение, смерть и разорванные глотки. Импала несет их вперед, но память Дина и Сэма говорит, что это лишь откат назад.
Убивать легче, чем не убивать, но стоит держаться правил. В маленьком Эвересте, штат Техас, они приставляют к стенке заложников и заставляют их рассчитаться на первый-второй, потому что Второй требует справедливой дележки.
— Шаг вперед, — говорит Первый, подталкивая человека в строгом пиджаке дулом ствола. Он ловит и усваивает полученные реакции, составляя личную картотеку. Нет ничего интереснее нелепости человеческих существ. Их маленьких ничтожных страстей.
Потом они расходятся со своими группами по разным концам здания и открывают стрельбу. Камеры бесстрастно снимают все, все происходит. Первый и Второй улыбаются туда. В Чистилище обычно улыбаются перед тем, как убить и съесть. Здесь же все закамуфлировано, и некоторые ловкачи сколачивают состояния, сочиняя пособия о важности хорошей улыбки для успешной карьеры.
Между сеансами обмена вербальной информации они молчат, потому что нет нужды говорить. Они не слушают музыку, не смотрят в целом верный «Факультет» Родригеса вечером по кабельному, не думают. Они просто расходуют меньше энергии. Быть Винчестерами очень утомительно и очень глупо. От них болит голова и такое раздражение, как когда проглотишь ненароком воспаленные миндалины. По доброй воле они тотчас бы скинули эти тесные личины, большей частью состоящие из мусора памяти, заскоков, нескольких привычек и навыков, позволяющих функционировать в социуме.
Это мягкие аморфные оболочки, такие же тканевые, как то, что они напяливают на себя поверх этого. Джинса и то жестче. Однако в телах и мыслях Винчестеров очень удобно работать вдвоем. Мышечная память позволяет им синхронизировать действия, потому что те двое почти все делали вместе. Условные знаки, мелкие движения.
Первому не нравится, что они обнаруживаются будто бы сами по себе, бесконтрольно. Когда-нибудь он заставит Винчестеров заплатить за этот дискомфорт, он выбьет их из колеи так, как они сейчас, сами не зная об этом, выбивают его. Потому что это — слабость, остатки. Сухая горсть на дне банки соли, которую вечно таскают с собой Винчестеры. Может, сбудут ее как-нибудь на китайском аукционе Poly International за тысяч сто или даже двести. Покупают и продают лишь славу, ничего кроме. Cпеция жизни. Соль жизни. Он подбирает определение чувства, как номера лотерейных билетов, которые заполняет вместе с баком на каждой заправке. Немного логической агрессии, и победа неизбежна. И нынешнее чувство, наиболее отвечающее его состоянию, называется унижением.
— И все же я не понимаю, — после говорит он. На его лице, лице Дина, проступает мягкое растерянное выражение, и пальцы Второго автоматически тянутся к его скулам. А потом поспешно отдергиваются. То ли Сэмом, то ли Вторым.
Они находятся в мотельном номере и тусклом времени между днем и вечером. Они делают все то, что делали на скорую руку Винчестеры: едят, убивают, ебутся. Да, они ебутся, чтобы убить время, вместо того, чтобы убить кого-то. Второму кажется, что это самое стоящее из всего винчестерского, всего этого бессмысленного поношенного текстиля, но только это нельзя украсть, нельзя сымитировать.
Они знают, как все нужно делать, они голые, у них стоит, но дальше все идет не так. Каждый из них забывает о другом, когда дело доходит до главного. И поэтому ничего не получается. Но их тела помнят друг друга, отзываются друг на друга, как на пароль, и это унизительнее всего. У Второго в голове вертятся обрывки мелодии из музыкального автомата. Love; love; love. Все песни, которые складывают эти нелепые существа, о любви. Он сползает вниз по вздрагивающему от злости телу Первого. Его ярость так похожа на плач. Язык Сэма говорит коже Дина что-то, что недоступно Второму и Первому. Наконец, Второй просто отсасывает по памяти у Первого, и все заканчивается. Прижимая руки к его ребрам, Второй ловит еще одну, последнюю дрожь, не имеющую ничего общего с предыдущей.
И, положив его руку на свой тяжелый член, он просит:
— Сделай это, ладно?
И рука Первого привычно сжимается в кулак и проезжается по всей длине. Так, как если бы это сделал Дин.
— И ЭТО они называют сексом, — говорит Первый, переводя дыхание, и встает. — Это отвратительно.
Второй пожимает непокрытыми плечами. Сейчас ему трудно дышать и говорить.
После они переворачивают в номере все вверх дном и завтракают портье, потому что завтрак входит в стоимость услуги. Первый возвышается над девочкой, дочерью портье, которая принесла ему забытый ланч в коричневом бумажном пакете, завернутом трубочкой сверху.
Он подмигивает ей и спрашивает:
— Как тебя зовут?
— Мэри, — отвечает она, у нее большие глаза, которые когда-то были яблочно-зелеными, но теперь вся краска откачана помпой страха, и лишь слабые тени прижались к округлым краям глазного яблока.
Ее отец лежит разделанным на стойке регистратуры так, что можно видеть его трахею, и звонок, придавленный телом, звенит, не переставая. Это отвлекает Первого, он оборачивается на Второго, и тот сбрасывает портье на пол.
Теперь за стойкой никого нет. День словно бы и не начался.
— Ребенок Розмари, — ласково называет он ее и осыпает розмарином из недавно разгромленного магазинчика специй в соседнем городке перед тем, как показать свою истинную сущность.
Заломы на пергаментном пакете удивительным образом кажутся нетронутыми, первозданными.
В тот день, день, который еще не начался, он делает нечто неаргументированное, будто на пробу. Он отходит в сторону, позволяя Второму откусить первому. Его терзает страшный голод, но он стоит и смотрит, и обнаженные зубы дрожат в его пасти.
Они называют друг друга Север и Юг и перемещаются по Техасу, они правят слабыми, то есть всем миром. Юг скользит за плечом Севера по привычке Сэма. Хотя это нецелесообразно — заслонять своим телом кого-то, делая его дороже, чем себя, Север ничего не говорит. Юг кажется более темным и отдаленным в умеренных отражениях витрин дисконтных магазинов. Север подолгу смотрит на его серповидную усмешку, плотно льнущую к губам, и снова ничего не говорит. Он вспоминает и забывает о ловушке снов, которая качается над спящими.
В ванной Юг, стоя перед зеркалом, захватывает рукой прядь длинных волос и тянет ее вверх. Проверка к привыканию. Все началось именно в ванной мотельного номера, покинутого Винчестерами в спешке. Они пользуются их ДНК, они наследуют их, они следует за ними. Небрежно брошенное полотенце, еще влажный край стакана, выплюнутая зубная паста. Бытовой лязг.
Потом он возвращается в номер, и Север ждет его. Он раздет и неподвижен. У них снова не получается так, как у них, пусть и весьма похоже на этот раз на картинки в памяти, и Север заходится злостью, которую не отличить от крика. Первый, не говоря ни слова, выходит и не возвращается, словно кто-то знакомый ведет его отсюда за руку.
Тогда Север будто сходит с ума. Он ощущает себя опустошенным и вместо того, чтобы разумно следовать маршруту, кружит вокруг города, где Юг его бросил, планомерно уничтожая население, пока территория не превращается в выжженную землю, по которой одиноко прокатываются лишь гул вертолетов и шины полицейских машин. Если бы он мог убить Дина Винчестера, он не стал бы этого делать, чтобы помучить его подольше. Он хотел бы никогда в жизни не видеть Дина Винчестера и его брата. Особенно его брата.
Он думает о чистом Чистилище, где нет реклам на скамейках в муниципалитетном парке и где маленькие города не печатают свои собственные деньги. Он думает о Втором. Он думает о Юге. Он думает, хотя это запрещено. Его клонит в сон от этой зависимости, он не может ничего делать. Думать больно, и за это он снова проклинает того, чье лицо и страхи носит.
В Чистилище же не раздается ничего, там пусто. Он не знает, как избавиться от слабости, у него нет информации на этот счет. Можно было бы поменять тело или умереть, но сейчас он не может ни того, ни другого. В этот раз чувство, владеющее им, называется поражением. Проигрышем, неудачей, фиаско. Человеческие существа придумывают синонимы, чтобы обсуждать подольше одно и то же. Как будто что-то изменится от этого, в чем уверены психотерапевты, которым как-то надо оплачивать счета и своего личного психотерапевта вдобавок.
Наконец он получает приказ по тайному каналу и следует ему, как спасению. Он едет в Канзас и там, в Лоуренсе, встречает Второго, который все еще выглядит, как Сэм Винчестер. Он бьет его коротким, но размашистым ударом, а потом они выходят из номера задумчивыми и вместе едут в Калифорнию. Там, как известно каждому, круглый год тепло, растут апельсины и можно ночевать на улице, пока не станешь кинозвездой, чтобы оставить бетонные отпечатки рук и ног на Аллее славы, как преступники оставляют чернильные в своем досье. Остается лишь слава, неважно, с положительным или отрицательным знаком.
Люди делают все, чтобы их узнавали, они продумывают свою подпись, будто это самое важное в жизни. Первый хочет, чтобы после него не осталось ничего, совсем ничего. Возвращение в Абсолют.
Первый говорит:
— Я нарекаю тебя Дикси. Дикси, как Конфедеративные Штаты Америки.
Второй, то есть Дикси, смотрит на него почти так, как Сэм Винчестер смотрит на своего брата, а потом откидывает голову и произносит:
— Имена нужны, чтобы говорить о тех, кто находится где-либо еще. Не здесь и сейчас.
У него на коленях лежит карта, и в их планах — завладеть всем, раз они не могут завладеть друг другом. Делай то, что у тебя получается.
— Цивилизация прикрывается распространенным и повсеместным, только чтобы скрыть, насколько все разобщены, — отвечает Первый невпопад.
Они едут на Юг, навстречу настоящим Винчестерам и своей смерти, и тонкие струйки пыли на дороге заворачиваются в сухие рассыпчатые вихри, от которых хочется чихать, как от черного перца, до самого Сан-Диего.
Автор: Jana_J
Рейтинг: NC-17 фрагментарно
Пейринг: винцест, имитация винцеста
Таймлайн: 7.06
Саммари: левиафаны аka Винчестеры
Жанр: гурманское и философское шоу Ганнибала Лектора
Дисклеймер: да все, все
специи по вкусу
Люди называют их левиафанами и чудищами. Они же были безукоризненно безымянными, пока не вышли наружу из Абсолюта.
Теперь они называют друг друга 1 и 2.
Первый и второй. Удобные числительные.
Люди придумали имена и звания, но нет ничего информативнее и упорядоченнее цифр.
— Есть римские цифры, а есть арабские, — говорит Первый, для вкуса обсыпая тмином ушную раковину кассира в каком-то захудалом магазинчике на заправке, где продаются детские цветные браслеты и упаковки негазированной воды. Плоть нежная и хрустящая. — У каждого свои заморочки. Термин «цивилизация» объясняет многое, но не объясняет человеческих существ.
— Все-таки Первым должен быть я, — говорит Второй, недовольно рассматривая в зеркале заостренные, будто начерченные зубочисткой, лицевые линии того, кого называли Сэмом Винчестером, Сэмми, Антихристом, сосудом Люцифера, сукиным сыном, а потом снова Сэмми, Сэмми, Сэмми.
Сам Сэм называл себя фриком, и артикуляция у этого слова была немного горькой, как сырая печень, уголки губ при произношении расходились остро, режущей кромкой. Второй не понимал расхождения значений между именующим и именуемым, это были увертки против сущности вещей. Вещи из Чистилища, откуда он пришел, были обглоданы до хруста, они сразу показывали свой костяк.
Бровь Первого медленно приподнимается. Движение понято и адаптировано, но еще не отработано.
— Субординация, — напоминает он. — Я сильнее тебя.
— А вот он, — Второй кивает вниз и в сторону, указывая на собственное плечо, — сильнее его.
— Только физически, — усмехается презрительно Первый.
Они ведут долгие разговоры в забегаловках. В машине выходит слишком натяжно, потому что у них обоих ровные, натянутые голоса, не заточенные под эмоции. Продукт голосовых связок кажется сухим и потресканным, неприятным на слух. Их голоса, взятые из чужого горла — как ножи, только режут не телесное, а воздушное пространство.
А в забегаловках разница сглаживается, пропадает в гуле голосов.
— Положи салфетку на колени, Джонни, и не вертись по сторонам, слышишь!
— Не забудь заехать в химчистку и забрать костюм. Да. И я тебя.
— А я тебе говорю, она встречается с Кенни из бухгалтерии! Вчера рыдала в туалете.
Маленькая амебная жизнь, в которой так просто затеряться. Они сидят в центре всего этого и дают оценку всему, что видят и что знают. Они одеты дважды. Когда они уходят, то оставляют на чаевые пулеметную очередь. Все идет по плану. Людей так просто запугать. Протоплазма их чувств. Нажми на нервное окончание и курок.
Второй любит лакомиться аксонами, этими тончайшими отростками высшей нервной деятельности. Они похожи на морские анемоны с юркими щупальцами и щекотны. Их нужно есть без приправ, свежими и отмирающими.
Они подчиняются указаниям свыше и движутся по стране, дискредитируя Винчестеров. Они проносятся, как вихрь, оставляя после себя разрушение, смерть и разорванные глотки. Импала несет их вперед, но память Дина и Сэма говорит, что это лишь откат назад.
Убивать легче, чем не убивать, но стоит держаться правил. В маленьком Эвересте, штат Техас, они приставляют к стенке заложников и заставляют их рассчитаться на первый-второй, потому что Второй требует справедливой дележки.
— Шаг вперед, — говорит Первый, подталкивая человека в строгом пиджаке дулом ствола. Он ловит и усваивает полученные реакции, составляя личную картотеку. Нет ничего интереснее нелепости человеческих существ. Их маленьких ничтожных страстей.
Потом они расходятся со своими группами по разным концам здания и открывают стрельбу. Камеры бесстрастно снимают все, все происходит. Первый и Второй улыбаются туда. В Чистилище обычно улыбаются перед тем, как убить и съесть. Здесь же все закамуфлировано, и некоторые ловкачи сколачивают состояния, сочиняя пособия о важности хорошей улыбки для успешной карьеры.
Между сеансами обмена вербальной информации они молчат, потому что нет нужды говорить. Они не слушают музыку, не смотрят в целом верный «Факультет» Родригеса вечером по кабельному, не думают. Они просто расходуют меньше энергии. Быть Винчестерами очень утомительно и очень глупо. От них болит голова и такое раздражение, как когда проглотишь ненароком воспаленные миндалины. По доброй воле они тотчас бы скинули эти тесные личины, большей частью состоящие из мусора памяти, заскоков, нескольких привычек и навыков, позволяющих функционировать в социуме.
Это мягкие аморфные оболочки, такие же тканевые, как то, что они напяливают на себя поверх этого. Джинса и то жестче. Однако в телах и мыслях Винчестеров очень удобно работать вдвоем. Мышечная память позволяет им синхронизировать действия, потому что те двое почти все делали вместе. Условные знаки, мелкие движения.
Первому не нравится, что они обнаруживаются будто бы сами по себе, бесконтрольно. Когда-нибудь он заставит Винчестеров заплатить за этот дискомфорт, он выбьет их из колеи так, как они сейчас, сами не зная об этом, выбивают его. Потому что это — слабость, остатки. Сухая горсть на дне банки соли, которую вечно таскают с собой Винчестеры. Может, сбудут ее как-нибудь на китайском аукционе Poly International за тысяч сто или даже двести. Покупают и продают лишь славу, ничего кроме. Cпеция жизни. Соль жизни. Он подбирает определение чувства, как номера лотерейных билетов, которые заполняет вместе с баком на каждой заправке. Немного логической агрессии, и победа неизбежна. И нынешнее чувство, наиболее отвечающее его состоянию, называется унижением.
— И все же я не понимаю, — после говорит он. На его лице, лице Дина, проступает мягкое растерянное выражение, и пальцы Второго автоматически тянутся к его скулам. А потом поспешно отдергиваются. То ли Сэмом, то ли Вторым.
Они находятся в мотельном номере и тусклом времени между днем и вечером. Они делают все то, что делали на скорую руку Винчестеры: едят, убивают, ебутся. Да, они ебутся, чтобы убить время, вместо того, чтобы убить кого-то. Второму кажется, что это самое стоящее из всего винчестерского, всего этого бессмысленного поношенного текстиля, но только это нельзя украсть, нельзя сымитировать.
Они знают, как все нужно делать, они голые, у них стоит, но дальше все идет не так. Каждый из них забывает о другом, когда дело доходит до главного. И поэтому ничего не получается. Но их тела помнят друг друга, отзываются друг на друга, как на пароль, и это унизительнее всего. У Второго в голове вертятся обрывки мелодии из музыкального автомата. Love; love; love. Все песни, которые складывают эти нелепые существа, о любви. Он сползает вниз по вздрагивающему от злости телу Первого. Его ярость так похожа на плач. Язык Сэма говорит коже Дина что-то, что недоступно Второму и Первому. Наконец, Второй просто отсасывает по памяти у Первого, и все заканчивается. Прижимая руки к его ребрам, Второй ловит еще одну, последнюю дрожь, не имеющую ничего общего с предыдущей.
И, положив его руку на свой тяжелый член, он просит:
— Сделай это, ладно?
И рука Первого привычно сжимается в кулак и проезжается по всей длине. Так, как если бы это сделал Дин.
— И ЭТО они называют сексом, — говорит Первый, переводя дыхание, и встает. — Это отвратительно.
Второй пожимает непокрытыми плечами. Сейчас ему трудно дышать и говорить.
После они переворачивают в номере все вверх дном и завтракают портье, потому что завтрак входит в стоимость услуги. Первый возвышается над девочкой, дочерью портье, которая принесла ему забытый ланч в коричневом бумажном пакете, завернутом трубочкой сверху.
Он подмигивает ей и спрашивает:
— Как тебя зовут?
— Мэри, — отвечает она, у нее большие глаза, которые когда-то были яблочно-зелеными, но теперь вся краска откачана помпой страха, и лишь слабые тени прижались к округлым краям глазного яблока.
Ее отец лежит разделанным на стойке регистратуры так, что можно видеть его трахею, и звонок, придавленный телом, звенит, не переставая. Это отвлекает Первого, он оборачивается на Второго, и тот сбрасывает портье на пол.
Теперь за стойкой никого нет. День словно бы и не начался.
— Ребенок Розмари, — ласково называет он ее и осыпает розмарином из недавно разгромленного магазинчика специй в соседнем городке перед тем, как показать свою истинную сущность.
Заломы на пергаментном пакете удивительным образом кажутся нетронутыми, первозданными.
В тот день, день, который еще не начался, он делает нечто неаргументированное, будто на пробу. Он отходит в сторону, позволяя Второму откусить первому. Его терзает страшный голод, но он стоит и смотрит, и обнаженные зубы дрожат в его пасти.
Они называют друг друга Север и Юг и перемещаются по Техасу, они правят слабыми, то есть всем миром. Юг скользит за плечом Севера по привычке Сэма. Хотя это нецелесообразно — заслонять своим телом кого-то, делая его дороже, чем себя, Север ничего не говорит. Юг кажется более темным и отдаленным в умеренных отражениях витрин дисконтных магазинов. Север подолгу смотрит на его серповидную усмешку, плотно льнущую к губам, и снова ничего не говорит. Он вспоминает и забывает о ловушке снов, которая качается над спящими.
В ванной Юг, стоя перед зеркалом, захватывает рукой прядь длинных волос и тянет ее вверх. Проверка к привыканию. Все началось именно в ванной мотельного номера, покинутого Винчестерами в спешке. Они пользуются их ДНК, они наследуют их, они следует за ними. Небрежно брошенное полотенце, еще влажный край стакана, выплюнутая зубная паста. Бытовой лязг.
Потом он возвращается в номер, и Север ждет его. Он раздет и неподвижен. У них снова не получается так, как у них, пусть и весьма похоже на этот раз на картинки в памяти, и Север заходится злостью, которую не отличить от крика. Первый, не говоря ни слова, выходит и не возвращается, словно кто-то знакомый ведет его отсюда за руку.
Тогда Север будто сходит с ума. Он ощущает себя опустошенным и вместо того, чтобы разумно следовать маршруту, кружит вокруг города, где Юг его бросил, планомерно уничтожая население, пока территория не превращается в выжженную землю, по которой одиноко прокатываются лишь гул вертолетов и шины полицейских машин. Если бы он мог убить Дина Винчестера, он не стал бы этого делать, чтобы помучить его подольше. Он хотел бы никогда в жизни не видеть Дина Винчестера и его брата. Особенно его брата.
Он думает о чистом Чистилище, где нет реклам на скамейках в муниципалитетном парке и где маленькие города не печатают свои собственные деньги. Он думает о Втором. Он думает о Юге. Он думает, хотя это запрещено. Его клонит в сон от этой зависимости, он не может ничего делать. Думать больно, и за это он снова проклинает того, чье лицо и страхи носит.
В Чистилище же не раздается ничего, там пусто. Он не знает, как избавиться от слабости, у него нет информации на этот счет. Можно было бы поменять тело или умереть, но сейчас он не может ни того, ни другого. В этот раз чувство, владеющее им, называется поражением. Проигрышем, неудачей, фиаско. Человеческие существа придумывают синонимы, чтобы обсуждать подольше одно и то же. Как будто что-то изменится от этого, в чем уверены психотерапевты, которым как-то надо оплачивать счета и своего личного психотерапевта вдобавок.
Наконец он получает приказ по тайному каналу и следует ему, как спасению. Он едет в Канзас и там, в Лоуренсе, встречает Второго, который все еще выглядит, как Сэм Винчестер. Он бьет его коротким, но размашистым ударом, а потом они выходят из номера задумчивыми и вместе едут в Калифорнию. Там, как известно каждому, круглый год тепло, растут апельсины и можно ночевать на улице, пока не станешь кинозвездой, чтобы оставить бетонные отпечатки рук и ног на Аллее славы, как преступники оставляют чернильные в своем досье. Остается лишь слава, неважно, с положительным или отрицательным знаком.
Люди делают все, чтобы их узнавали, они продумывают свою подпись, будто это самое важное в жизни. Первый хочет, чтобы после него не осталось ничего, совсем ничего. Возвращение в Абсолют.
Первый говорит:
— Я нарекаю тебя Дикси. Дикси, как Конфедеративные Штаты Америки.
Второй, то есть Дикси, смотрит на него почти так, как Сэм Винчестер смотрит на своего брата, а потом откидывает голову и произносит:
— Имена нужны, чтобы говорить о тех, кто находится где-либо еще. Не здесь и сейчас.
У него на коленях лежит карта, и в их планах — завладеть всем, раз они не могут завладеть друг другом. Делай то, что у тебя получается.
— Цивилизация прикрывается распространенным и повсеместным, только чтобы скрыть, насколько все разобщены, — отвечает Первый невпопад.
Они едут на Юг, навстречу настоящим Винчестерам и своей смерти, и тонкие струйки пыли на дороге заворачиваются в сухие рассыпчатые вихри, от которых хочется чихать, как от черного перца, до самого Сан-Диего.
@настроение: рубеж взят)
-
-
10.11.2011 в 19:14вообще всё
-
-
11.11.2011 в 09:41это радует.
судя по молчанию остальных, что-то не вкатило.)
-
-
11.11.2011 в 11:07неразвлекательное чтение
много отсылок
и про левиафанов
-
-
11.11.2011 в 11:16вот именно через левиафанов идет МАНИФЕСТАЦИЯ ВИНЦЕСТА.))
который не повторяется в домашних условиях.)
ну не знаю, мне самой нравится.
даже перечитала в третий раз, нашла пару опечаток.
-
-
11.11.2011 в 13:49— Только физически, — усмехается презрительно Первый.
Однако в телах и мыслях Винчестеров очень удобно работать вдвоем.
Но их тела помнят друг друга, отзываются друг на друга, как на пароль, и это унизительнее всего.
Можно весь фик разбить на цитаты, оно неподражаемо!
-
-
11.11.2011 в 13:58я счастлива, что тебе понравилось!♥
-
-
11.11.2011 в 14:05-
-
11.11.2011 в 14:12спасибо!
-
-
11.11.2011 в 14:42-
-
11.11.2011 в 14:43я тоже это кусочек выделила, просто супер!
Но их тела помнят друг друга, отзываются друг на друга, как на пароль, и это унизительнее всего. У Второго в голове вертятся обрывки мелодии из музыкального автомата. Love; love; love. Все песни, которые складывают эти нелепые существа, о любви. Он сползает вниз по вздрагивающему от злости телу Первого. Его ярость так похожа на плач. Язык Сэма говорит коже Дина что-то, что недоступно Второму и Первому.
-
-
11.11.2011 в 14:53очень внезапно.
спасибо.
на самом деле через призму других персонажей как раз удобно показывать.
ДавыдоФФ
да, вот это недостижимое.
то, что ТОЛЬКО их.
спасибо!
-
-
11.11.2011 в 14:56спасибо)
-
-
11.11.2011 в 15:00спасибо за спасибо.
думаю, левиафаны офигевают от происходящего.))
-
-
11.11.2011 в 16:52Быть Винчестерами очень утомительно и очень глупо.
Он отходит в сторону, позволяя Второму откусить первому.
Хотя это нецелесообразно — заслонять своим телом кого-то, делая его дороже, чем себя, Север ничего не говорит.
Тогда Север будто сходит с ума. Он ощущает себя опустошенным и вместо того, чтобы разумно следовать маршруту, кружит вокруг города, где Юг его бросил, планомерно уничтожая население, пока территория не превращается в выжженную землю, по которой одиноко прокатываются лишь гул вертолетов и шины полицейских машин.
Он бьет его коротким, но размашистым ударом, а потом они выходят из номера задумчивыми и вместе едут в Калифорнию.
-
-
11.11.2011 в 17:08приятно слышать.
-
-
11.11.2011 в 17:09-
-
11.11.2011 в 17:26что-то все проснулись.
спасибо!
это хорошо, если задело.
-
-
11.11.2011 в 17:31-
-
11.11.2011 в 17:34ну просто я эту вещь сутки назад выложила и запаниковала, когда вчера фидбека не было.
я правда рада, если нравится.
потому что в этом тексте я отстраненно размышляю, и ничего кроме.)
-
-
11.11.2011 в 17:36-
-
11.11.2011 в 18:08Какие-то роулинговские идеи, но исполнение твое, нежно-ужасающее.
Человеческие существа придумывают синонимы, чтобы обсуждать подольше одно и то же.
Определенно в цитатник.
-
-
11.11.2011 в 18:21*благодарный смайлик*
Alli Rechte
не знаю про Роулинг.
правда?
а что именно?
нежно-ужасающее
ох.
ты знаешь, что я хочу услышать. ♥
Определенно в цитатник.
это меня озарило что-то в процессе написания.
все же удивительно, что можно делать со словами.
-
-
11.11.2011 в 18:33Ну вся эта линия о силе любви, противостоящей коварству Лорда... Чувства, разрушающие монстров изнутри, как-то созвучны.
-
-
11.11.2011 в 18:36-
-
11.11.2011 в 18:44мне нравится что я могу делать с ними то, что захочу.
выбрать из всех слов одно.
ТЕМНЫЙ ВЛАСТЕЛИН.)
Ну вся эта линия о силе любви, противостоящей коварству Лорда... Чувства, разрушающие монстров изнутри, как-то созвучны.
Очень большой комплимент для меня, спасибо.
LenaElansed
крэк не покидает меня никогда.)
рада, что пришлось по вкусу.
-
-
11.11.2011 в 18:52-
-
11.11.2011 в 18:57о.
тот крошечный фик я за полчаса написала, по горячим следам одной картинки, но получила неслыханный фидбек, даже неловко было.
я помню, ты говорила, что тебе приходится перечитывать, чтобы понимать все смыслы...
теперь ты привыкла к этим вавилонским башням, да?
-
-
11.11.2011 в 19:13Может, я до сих пор не всё понимаю, но уж точно стало проще думать в твоем направлении.
Когда ориентируешься на хороших людей, сам становишься лучше. Спасибо, солнце ♥
-
-
11.11.2011 в 19:25очень красиво и тут столько всего
и в этих левиафанах будто бы просыпаются люди
это очень интересно.
они ненавидят винчестеров за то, что те делают первого и второго людьми
как когда бездушный сэм не хотел душу обратно, а дин ее в него впихивал)
цепляет и заставляет задуматься
спасибо
-
-
11.11.2011 в 20:45Когда смысл предыдущего предложения понимаешь только в начале следующего - вот истинный кайф для мозга! А это как раз тот случай)
Наверно, это не делает мне чести, как фанату сериала, но смысл и философия левиафанов до меня доперли только сейчас...
За это спасибо огромное)))
в их планах — завладеть всем, раз они не могут завладеть друг другом
вот это сублимация...